…Бог весть, сколько времени живет в Китае это искусство… которое, впрочем, включает элементы науки, спорта, аутотренинга, религии, философии, этики и еще много чего. Истоки его неведомы.

По одним сведениям, практикой цигун занимаются уже три тысячи лет; по другим, правда, легендарным, неизмеримо дольше, с той поры, когда сами боги передавали избранным смертным свои небесные секреты…

Несколько лет тому назад Тамара Мартынова, президент Киевской ассоциации цигун, «вывела» меня на мастера Сюи Минтана, еще молодого человека, занятого распространением и развитием учения на Западе. Конечно же, это знакомство я не утаил, а обнародовал в телепрограмме.

Обаятельный и улыбчивый (хотя столь же закрытый) Сюи Минтан, плотного сложения, но необычайно ловкий, в теплице, воспроизводящей уголок тропического леса, показывал комплекс гимнастики высшего уровня, а также немного говорил о теории… Само название «цигун» состоит из двух слов: «ци», что значит примерно «жизненная сила» или «основная энергия Вселенной», и «гун» — действие, работа, необходимая для того, чтобы управлять «ци».

Стало быть, «управление энергией»… Школа, которую представляет любезный мастер, происходит как раз из Шаолиня и зовется «чжун юань цигун»; в одном смысле, «цигун со Среднекитайской равнины», в другом, более высоком, «центральный», «главное направление цигун».

Для тех, кто немного знаком с основами иглоукалывания, не будет совершенно новой энергетическая схема организма, предлагаемая учением. В ней тоже присутствуют каналы, двенадцать основных «жэнь» и восемь чудесных «май», по которым течет в нашем теле ци. Специальными приемами можно делать это течение более активным, устранять «запруды» на его пути, внешне выглядящие, как заболевания.

Это — аспект целительства; имеются другие, позволяющие наладить прямой энергетический контакт с Первоначалом Мира, принять от Него силу для дел исключительных и непостижимых, для превращения себя в божественное существо…

Есть у цигун сходство и с традиционными индийскими практиками, с йогой. Только вместо семи внутренних лотосов-чакр, накапливающих и отдающих энергию, цигунисты помещают в теле три резервуара или котла — «даньтянь»… Забегая вперед, скажу, что один из наших ведущих психологов, Виктор Титов, объяснил мне пользу подобных схем с точки зрения визуализации.

Разумеется, на уровне физиологии нет никаких чакр или даньтяней; но, упражняя свою волю и обучаясь приемам регулирования процессов в организме, нам удобнее представлять некий внутренний «идеальный» механизм, с его узлами и частями, на которые мы воздействуем. Скажем, образ сердечной чакры есть отличный объект для мысленно-волевого влияния на сердце, и т.п.

Там же, в теплице, а затем в лаборатории одного из киевских НИИ мастер Сюи Минтан показывал некоторые из своих необычайных возможностей. Сворачивал в штопор столовые ложки; примерившись, ребром денежной бумажки перебивал пополам карандаш, который ваш покорный слуга держал в руках… Сам китаец говорил, что в одном случае он обращается к стихии огня, чтобы она помогла разогреть ложки, а в другом — к стихии металла.

Очевидно, что перед нами был случай очень удачной визуализации, помогавшей сосредоточиться для действия, столь же странного, но несомненного, как хождение нестинаров по горячим углям и возлежание хатха-йогов на постелях из гвоздей… Сюи Минтан буднично сообщил, что ему порой удается предсказывать будущие события и находить пропавших людей по фотографии; киевские дамы-почитательницы были смелее и рассказывали о прямых чудесах мастера, вплоть до материализации живых существ.

Именно тогда у меня впервые зародилась мысль о двойном лике — не только учения цигун, но и, возможно, всей китайской или даже всей юговосточной традиции аутотренинга. Но об этом позже…

Так же, как все традиционные духовные центры Китая, — буддийские, даосские, ламаистские или конфуцианские, — монастырь Шаолинь представляет собой целый городок строений, красно-золотистых павильонов, окруженных прекрасным парком.

По аллеям можно прогуливаться, предаваясь благочестивым размышлениям; этому помогают и расставленные вдоль обочин полированные стелы с изображениями и каллиграфически выписанными изречениями древних наставников.

Для углубленных медитаций явно предназначен закрытый со всех сторон бамбуковый сад в одном из внутренних дворов. Повсюду расставлены стелы с обширными текстами, вырастающие из спин громадных черепах (символов мудрости и долголетия), а также весьма сложные по форме и совершенные вазы больших курильниц.

Есть галерея с десятками деревянных статуй в рост человека; монахи-бойцы замерли в момент выполнения наиболее эффектных приемов единоборства. Это — для туристов. И есть дворики, где среди хозяйственных строений скромно подвешена кожаная «груша», на которой отрабатывают удары рук и ног. Это — для своих…

Сразу за главными воротами — еще одна статуя, золоченая, под стеклом. Добродушный толстяк, расплывшийся и в талии, и в улыбке.

Позднее обожествленный, был он когда-то бродячим монахом из Индии, по имени (в китайском произношении) Бато, а по прозвищу Милэ Фо, Счастливый Будда. Именно Бато в 495 г., по приказу императора Вэй Сяовэя, основал в провинции Хэнань, в округе Дэнфэн, на склоне горы Шаошишань небольшую буддийскую обитель, получившую название Шаолинь, что значит приблизительно «Стоящая в лесной чаще»… Но это было лишь официальное основание монастыря. Свыше тридцати лет он оставался неизвестным миру. Лишь в первой трети VI века состоялось истинное рождение…

Тогда в Китай прибыл другой странствующий проповедник, видимо, человек могучего ума и колоссальной энергии, — Бодхидхарма. Подобно самому Будде, он был из рода раджей, правил небольшим княжеством на юге Индии, но в зрелые годы отрекся от мирских соблазнов, избрав путь нищего аскета-садху. В ту пору китайские интеллектуалы считали Индию источником высокой духовности и культуры, — точно так же на полтысячелетия раньше просвещенные римляне относились к Элладе…

Императоры Чжунго считали своим долгом лично приглашать индийских мудрецов. Вот и Бодхидхарма явился по приглашению «сына Неба» Уди. Но суровая, мужественная проповедь вечного самосовершенствования монарху не понравилась. Возможно, испугали и некоторые «трюки» пришельца. Так, одному вельможе садху сказал прямо в глаза, что тот умрет через девять дней, и добавил: «Но я могу тебя вылечить».

Сановник не поверил и крепко побил Бодхидхарму. Тот, как ни в чем не бывало, заявил: «Теперь тебе осталось жить три дня. Но я еще могу тебя спасти!» Вспыльчивый царедворец опять накинулся на мудреца с кулаками, и тот дал ему… один день жизни! Вельможа лишь рассмеялся, пошел домой… и наутро умер.

Словом, «неудобного» аскета попросили с императорского двора. Бодхидхарма, скорее обрадовавшись, чем огорчившись, решил найти для себя самую затерянную обитель… и выбрал Шаолинь!

Сделав там некоторые печальные наблюдения, о которых мы скажем ниже, бывший раджа покинул и монастырь. Нашел пещеру на склоне горы Ужу — и просидел там, медитируя, девять лет. А уж потом спустился в Шаолинь с тщательно обдуманной программой преобразований…

Чтобы понять суть новшеств, которые предложил Бодхидхарма (в китайском произношении Путидамо, или просто Дамо), надо вернуться к раннему периоду буддизма в Китае.

Как известно, у себя на родине, в Индии, эта религия не прижилась; после нескольких столетий борьбы ее отторгнул народ, верный прадедовскому индуизму.

Учение принца Гаутамы начало свое долгое путешествие на северо-восток, вплоть до Китая, Тибета, Монголии, Кореи, Индокитая, Японии… Однако, живая связь отдаленных территорий с первоначальными, индийскими центрами буддизма часто обрывалась.

Слишком велики были расстояния. За пятьсот лет, прошедших с той поры, когда, по легенде, на белой лошади были привезены в Поднебесную первые свитки буддийских текстов, лишь два монаха-индийца посетили Китай! Оставались только книги, по которым, строго держась буквы, учились и учили китайцы. Книжным, сухим, оторванным от жизни стало полное любви и сострадания ко всему живому слово Просветленного…

Дамо заметил это в Шаолине. Насельники обители буквально не отрывались от книг. Из всех путей к желанной цели — освобождению от цепи перерождений, достижению абсолютной свободы духа, просветлению, «буддовости» — шаолиньцы выбрали чтение мантр, уединенное размышление, созерцание.

В книгах говорилось о теле, как о досадном грузе, который надо сбросить на пути к свободе, как о грубой сменной оболочке души; монахи стали презирать тело, называть его «чоу би нан», зловонный кожаный мешок. Результат не заставлял себя ждать: брошенный в пренебрежении, организм мстил своим обидчикам.

Шаолиньцы были слабы физически, часто болели, рано старели и умирали; этому способствовала еще и бедная пища. «И многие ли из вас успевают достигнуть просветления?» — очевидно, не без иронии спросил Дамо у изможденных монахов. Ответ подразумевался… Сидя в своей пещере, Бодхидхарма разработал программу, сутью которой было физическое закаливание.

Ведь как просто! Чем лучше твое здоровье, чем ты сильнее и бодрее, тем дольше проживешь; а чем дольше ты проживешь, сохраняя твердую волю и ясный ум, тем больше у тебя будет времени, чтобы преобразовать себя, тем больше шансов сделать данное воплощение последним, уйти в нирвану, слиться с «мировым телом Будды»!.. Легко ли, трудно ли, но проект Дамо был принят в монастыре.

Считается, что индиец соединил свою систему с уже существовавшими в Китае, и именно в хэнаньских горах, принципами цигун. О них он, возможно, узнал от таинственных «старцев», учителей, хранителей тысячелетней традиции, которые, как говорят, и до сих пор скрытно живут в горной глуши.

Вот такой «синтетический» цигун начал распространяться из Шаолиня… Отмечу, не задерживаясь на этом специально, что Бодхидхарма учил далеко не одним лишь самозакаливанию и гимнастике. Его духовные уроки были значительно объемнее. Коротко говоря, индиец-учитель утверждал, что долголетние усилия души и тела могут принести не постепенное, а внезапное и блистательное просветление!

Древнеиндийские откровения слились с мистическим буддизмом… Вся в целом школа Дамо получила название чань. Так китайцы исказили санскритское слово «дхьяна», медитация. Когда учение чань продвинулось дальше на Восток, в Японию, — его название было еще раз искажено и по-японски стало звучать как дзэн... Но нас сейчас интересуют личность Дамо и его вклад в историю Шаолиня. О нем пишут, как о человеке суровом, гордом, упрямом до непреклонности. Знаменитый поэт ХІІ столетия Лу Ю так передает его житейскую философию:

	            Все бунтуют — я неподвижен; 
				Охваченный страстями, — я неподвижен; 
				Слушая мудрых, — я неподвижен; 
				Я иду только своим собственным путем. 

По одной из благочестивых легенд, еще когда Дамо медитировал в своей пещере, зимой к нему пришел из долины монах Ли Сюэ и попросился в ученики. Строгий мудрец не отвечал несколько дней; юноше, жаждущему просветления, пришлось провести это время на склоне горы, под падающим снегом.

Замерзший до последней степени, погруженный в отчаяние Ли Сюэ решил доказать, что его тяга к мудрости беспредельна; в знак этого, он отсек себе левую руку и протянул ее Дамо, как плату за обучение! Кажется, лишь этот жест убедил учителя в искренности «абитуриента»...