После нашего первого знакомства жители стойбища оказались в легком замешательстве: как же меня называть? Ненцы не произносят имени человека, чтобы не услышали и не утащили душу злые духи.

К взрослому обычно обращаются по имени старшего ребенка — Коля-небя (мама Коли), Петя-нися (отец Пети). А как же быть со мной (взрослый человек, а детей нет)? Меня стали звать Лучини, что по-ненецки значит «русская»...

Постепенно я вникала в мир ненецкого оленевода, то есть, в мир его оленей. Здесь вся жизнь человека подчинена ритму оленьей жизни...

Каждый день, невзирая на погоду, происходит отлов ездовых оленей. Для этого устраивается загон (кораль) из нарт; его делают утром, с приходом стада. Вместо будильника — щелканье оленьих копыт. Хозяйки разжигают очаг, и вот уже над чумами поднялись голубоватые столбы дыма... Нарты стоят полукругом и соединены между собой веревкой. Сначала ездовые олени входят в этот кораль, потом их ловят и ведут запрягать. Мужчины выходят из кораля, наступая на веревку, а женщины должны пропускать веревку над головой.

Вот идет девочка Лиля. Она теперь старшая в семье: это ее заболевшего отца увез с санрейсом вертолет, а мама недавно родила пятого ребенка и поэтому вынуждена уделять много времени малышке. Лиля поймала своего ручного оленя — авку и выводит его из загона, наступив на веревку. Старуха, присматривающая за работой в корале, ворчит ей вслед, хотя и знает, что напрасно.

Законы не нарушены, — Лиля еще девочка, и ей пока можно не соблюдать правила, которые сопровождают жизнь ненецкой девушки после наступления половой зрелости. Женщинам нельзя обходить вокруг чума, нельзя перешагивать через мужской пояс, нож, упряжь. Считается, что женщина теснее связана с миром духов. Ее детородный орган может и дать жизнь, и забрать ее. Перешагнув через вещь, принадлежащую мужчине, можно нанести ему вред...

Ну, вот, олени пойманы и запряжены в нарты. Оленеводы, идущие на дежурство, выбирают собак, которые последуют за ними. Тундра оглашается многоголосым лаем. «Меня! Меня возьми!» — эта собачья мольба понятна даже мне. Сопровождать хозяина хочется всем, потому как собачке-трудяге, пришедшей с дежурства, положены не только самая вкусная кость, но и уважение.

Отбирать собак — дело ответственное. Одна маленькая оленегонная собачка с хвостом-бубликом может при умелом руководстве обежать многотысячное стадо и развернуть его в нужном направлении. Собаки понимают свою почетную миссию и относятся к ней со всей ответственностью.

Стадо ушло. До вечернего ёркулава (отлова), когда вся процедура повторится, можно заняться повседневными хозяйственными делами.

Каждый наш выход в тундру превращается в многоцелевую экспедицию с лекцией. Девчонки предлагают:
— Пойдемте за водой, мы вам пуну-меньга покажем.
— Ну, пойдем.

Пока идем, выясняется, что пуну-меньга — это небольшое озерцо, в котором растет пуну, черный болотный мох. Ненцы считают, что озерца, где много пуну, отличаются особо чистой и вкусной водой. Мох собирает каждая семья, и в большом количестве. Его сушат, тщательно чистят, перебирают и хранят в мешках.

Используют черный мох в качестве туалетной бумаги. Другой мох, белый (нярсу), заменяет ненецким малышам современные памперсы; его применяют также как полотенце для посуды и для других гигиенических целей. Бактерицидные свойства этого мха хорошо известны многим народам.

Пока мы набираем воду, девчонки успевают поиграть в прятки, обнаружить гнездо с птенцами, собрать хворост, необходимый для приготовления ужина, и... пару раз подраться. Однако, время идет, пора и назад в стойбище.

Каждый день я поражалась удивительной метаморфозе, которая происходила с моими голосистыми и озорными спутницами, стоило нам войти в пределы стойбища. Беззаботные девчонки-подростки преображались в маленьких хозяек. Каждая тут же находила себе место и дело.

Одна принималась хлопотать над очагом, другая — усмирять малыша; третья, присев на корточки у выхода из чума (так полагается ненецкой женщине), начинала разминать шкурку для будущего капюшона к малице...

В тундре кажется, что до облаков можно достать руками. На все четыре стороны только зелень равнины и голубизна неба — не случайно во многих аборигенных языках голубой и зеленый цвета обозначаются одним словом. Города вспоминаются, как нечто потустороннее.

Однажды вечером Лиля-небя (мать Лили) спрашивает меня:
— А ты Худякова знаешь?
— Кто это такой?
— Он в Москве живет, как-то сюда приезжал.
— Не знаю. Москва больш-а-а-ая.
— Так ты что, не всех знаешь, кто в Москве живет?!

Действительно, здесь кажется неправдоподобным, что люди могут не знать друг друга и не радоваться появлению любого, пусть даже незнакомого гостя.
В тундре, когда человека от человека иногда отделяет не одна сотня километров, приезд гостя — всегда радостное событие. Ему полагается лучшее место в чуме, лучшие угощения.

Но и гостю не следует оставаться в долгу, он должен посетить каждый чум и рассказать новости. А вечером наступает время ярабцев — эпических сказаний. Высоко в небо уносится гортанное пение, повествующее о подвигах былинных героев. Начав сказание, надо обязательно допеть его до конца, ни в коем случае не прерываясь.

Сказитель своим искусством как бы оживляет героев, и прерванное повествование может привести к тому, что стрела сорвется с натянутого героем лука и попадет в кого-нибудь из присутствующих...