Удивительно: то, что знакомо французскому дипломату, не ведомо авторам путеводителей по Великому Устюгу. В них этот особняк именуется «домом Василия Шилова» или даже «домом Азовых», а про Лестока — ни слова.

Причем, Шилова называют «строителем» дома. Сам он прожил там недолго, а затем продал семейству Азовых (отсюда — второе название).

На самом же деле, построил его придворный лекарь-провансалец. Когда после смерти Елизаветы опала кончилась, Лесток вернулся в Петербург. Покидая Великий Устюг, врач продал дом Шилову.

Владеть каменными домами, а тем более возводить их для себя рядовым гражданам (даже весьма богатым) тогда запрещалось, так что Шилов просто не мог быть его строителем.

Однако, богатство купца позволило дать властям хорошую взятку, и после отъезда Лестока Шилов перебрался в этот вполне западноевропейский особняк, а затем уступил его Азову.

Все это никак не бросает тень на личность самого Шилова и ни в коей мере не умаляет его заслуг. Мнимому «строителю», имевшему торговые интересы на крайнем Востоке России, принадлежит слава открытия нескольких из Алеутских островов...

Деньги устюжских предпринимателей обильно пополняли не только карманы мздоимцев, но и государственную казну... Один из купцов был настолько своеволен, что на него в Устюге управу найти не могли, и местные церковные иерархи направили жалобу царю Петру.

Купец открыл кабак по соседству с девичьим Спасским монастырем; подвыпившая публика смущала и оскорбляла своим видом инокинь. Все ждали от монарха грозной расправы, но тот, узнав, какие налоги платит казне своевольный устюжанин, оставил его в покое. Неизвестно, долго ли просуществовало сие питейное заведение, — а вот монастырь закрылся в конце XVIII века…

В городе и сохранилось двадцать семь храмов и четырнадцать иконостасов; один из последних заслуживает отдельного рассказа. Для меня в роли рассказчика выступал, опять-таки, Юрий Иванов, монолог которого врезался мне в память, как яркое драматическое произведение...
Когда заходишь в Троицкий собор Троице-Гледенского монастыря, невольно весь концентрируешься на прекрасном барочном позолоченном иконостасе, богато украшенном скульптурой. Глядя на него, возникает ощущение, что попал в католический храм. «Да-да, — подтверждает мои мысли Юрий Петрович, — приезжавшие к нам из Италии туристы говорят то же самое». И начинает свой рассказ.

Появление этой необычной работы связано с фигурой ростовского митрополита Арсения, совсем недавно причисленного к лику святых. В миру Александр Мацеевич, он родился в самом конце XVII века на Волынщине, которая тогда входила в состав Речи Посполитой; переехал в Киев, где поступил в духовную академию; служил затем в Черниговской епархии, позднее — в Киево-Печерской Лавре.
С Украины Арсения переводят в Тобольск, позже он участвует в камчатских экспедициях… Можно долго описывать жизнь этого незаурядного человека; главное то, что в правление Елизаветы он стал митрополитом Ростовским.

Арсений никогда не скрывал своих взглядов на отношения церкви и государства; когда при Екатерине началось «гонение» на монастыри и изъятие церковных ценностей, он направил императрице весьма резкое послание. Многие иерархи были недовольны реформами императрицы, но все смолчали, лишь один Арсений открыто восстал. Реакция последовала незамедлительно: священник-бунтарь был отправлен в ссылку в Ферапонтов монастырь, а затем еще дальше — в Корельский Никольский монастырь под Архангельском.

Тамошняя братия встретила его с сочувствием. Но и в ссылке Арсений не подумал отказываться от своих взглядов. Последовал новый приказ монархини: отправить строптивого митрополита в Ревель, к иноверцам, запереть в башне. Что и было сделано — остаток своей жизни Мацеевич провел заживо погребенным в темнице...

Я здесь даю скупые сведения из биографии святого Арсения, — в устах Юрия Петровича все это звучало совершенно по-иному. Ожили образы самого митрополита; ревельского барона фон Тизенхаузена, ставшего его палачом, императрицы Екатерины…

Голос Иванова менял окраску, интонацию, — было такое впечатление, будто я не слушал экскурсовода, а смотрел драму в исполнении великолепных артистов. Какой драматизм, какой накал страстей! Куда там телемонологам Эдварда Радзинского…

Ну, а при чем здесь Великий Устюг и необычный иконостас? А при том, что устюжский епископ, в пику гонителям Арсения, взял да и велел в Троицком храме, в качестве скрытого протеста против екатерининской реформы церкви, сделать копию иконостаса, сооруженного в Ростове Великом при мятежном митрополите. (Вероятно, «католический» облик творения — дань польскому происхождению Мацеевича.)

Все было скопировано до мелочей, кроме одного украшения-клейма, которого не было в Ростове. Дело в том, что иконописцы были свои, устюжские, резчики — тотемские, а вот скульпторов, кому была доверена самая сложная работа, пригласили аж из Осташкова, что в Тверской губернии.

Потому-то на иконостасе, кроме прекрасной объемной скульптуры, можно увидеть и корону на подушке, которая, в свою очередь, покоится на ножках. Это, оказывается, тверской герб!

Так устюжане сохранили память о человеке, который ныне не только реабилитирован, но и причислен к лику святых. Пусть и в такой необычной форме. Причем, иконостас-образец в Ростове утрачен, а в Устюге — сохранился. Единственный в своем роде памятник...

Конечно, кто-то, прочитав эти строки, может и ухмыльнуться: мол, знаем мы это! Для местных патриотов Устюг — «родина слонов»... Но, в конце концов, все изложенное — только факты. А уж интерпретировать их каждый может по-своему. Но и вправду, большинство устюжан — истинные патриоты своего города.
А недавно у них появился еще один предмет для гордости. Теперь Великий Устюг — это еще и родина (или, как там говорят, «вотчина») российского Деда Мороза!

Правда, появление устюжского штампа в паспорте новогоднего старца местная молва связывает с приездом в город московского головы, Юрия Лужкова. Дескать, проезжал он по окрестностям, увидел дорожный указатель с названием деревеньки Морозцы («Морозцы» — «Мороз» — «Дед Мороз» — выстроилась, видимо, цепочка), и предложил: а почему бы не поселить здесь нашего Деда Мороза?

Сегодня в Великом Устюге можно увидеть не одну вывеску с именем белобородого волшебника. Познакомился вот я с симпатичной девушкой Татьяной, которая работает не где-нибудь, а в ОАО «Дед Мороз». Она занимается приемом туристов, приезжающих в Великий Устюг, а заочно учится в Вологде «на историка»:

— Туда приезжаю — эти огромные дома, движение на улицах, все спешат... День пробуду — уже домой хочется. А в Москве вообще не была, да и не тянет...
Не всех, оказывается, манят столицы. На Севере, хоть и жизнь суровее, но люди, действительно, тверже. Да и корни свои стараются не забывать. А это дороже всего.

— Зимой в каникулы работы невпроворот. Целые поезда с детьми приезжают, — продолжает Татьяна. — Конечно, на «вотчину» едут, а заодно и город смотрят. Но знаете, чего никогда не забуду? Как-то одну группу школьников привезла к своей матери в деревню, километрах в четырех от города. Когда она их шаньгами угощала, — ну это пирожки наши такие открытые, прямо из печи, — вот восторгу было!..

На обратном пути мы ненадолго остановились у поселка Усть-Печеньга. На высоком берегу в окружении сосен стоит там Покровская церковь.

Единственная в окрестных местах, она не закрывалась с момента постройки в конце XVIII века. Солнце уже садилось, было тихо, а улочки села выглядели совсем пустынными. Тихо, пусто было и в храме, открытом специально для гостей из Москвы. Безмятежно текла широкая Сухона внизу под обрывом...

Еще пару часов хода вверх по реке, и мы встали у берега на покой. В темноте суда по Сухоне не ходят вот уже четырнадцать лет...
Река мелеет, работы по углублению дна не ведутся. После постройки шоссе возить пассажиров по реке стало невыгодно. Сухонское пароходство развалилось. Светящиеся бакены ставить — дорогое удовольствие...

А когда теплоход стоит, это лучшее время, чтобы поговорить с капитаном. Александр Николаевич Учагин в речном флоте с 1967 года. Раньше ходил на «Коровине»; таких теплоходов-«братьев» на Сухоне было четыре. Остался один, да и тот стоял на приколе с 1994 по 1998 год...

— Это уже последний рейс до Устюга в навигацию. Через неделю у Опок будет не пройти...

Глядя на спокойное течение реки, я не мог поверить, что двумя днями раньше вода в ней бурлила на обнажившихся перекатах.

— Расходились у Нюксениц с толкачом да с баржей, так — мне сегодня передали — они на камни напоролись, два трюма проломлено, — рассказывает Александр Николаевич. — Такая вот река…

Да, вот такая она, Сухона — от устья до устья. Только с виду «легко одолимая»...