В паре километров западнее Камара-ди-Лобуш высится огромная гора-мыс. Это известное место на Мадейре — Кабу-Жиран. В воздухе так и висит морская свежесть, смешанная с запахом эвкалиптов и хвои.

Внизу, прямо под отвесным обрывом, виднеются белая полоска прибоя и красная земля с аккуратными зелеными рядками посадок. Огород ли это, виноградники, — с 580-метровой высоты не разобрать. Кабу-Жиран — самый высокий морской обрыв в Европе и второй по высоте в мире.

У смотровой площадки на вершине — небольшой музей. В нем фотографии знаменитостей, которые побывали над этим обрывом. Вот Капелу и Ивенш — португальские первопроходцы Африки, Луиджи Манини — итальянский сценограф и архитектор, который построил знаменитую Кинта-да-Регалейра в Синтре. Конечно же, Черчилль... Еще один портрет. Под ним подпись: «Prince Gregoire Walkousky. 27. 11. 1887».

В подпись явно вкралась ошибка. Вне всякого сомнения, это князь Григорий Михайлович Волконский, внук декабриста Сергея Волконского. Известно, что он много путешествовал, долго жил в Европе, где был известен именно как prince Gregoire Wolkonsky, переписывался со Львом Толстым.

Когда началась англо-бурская война, он издал в Женеве на французском языке сборник своих статей «За буров, против империализма», предисловием к которому послужило письмо великого писателя. В 1887 году князю было 23 года — прекрасный возраст для путешествий. Hа столах под стеклом документы, письма...

Имена все больше немецкие и итальянские. Hо вдруг среди них попадаются «Катрин Грачефф», «Мари Иванофф»... Фамилии не слишком дворянские... Кто они, эти Екатерина Грачева и Мария Иванова?
Зато еще один из посетителей Кабу-Жиран, чей визит также зафиксирован, личность весьма известная. Это великий князь Константин Константинович Романов.

Константин Романов (1858 - 1915 гг.), президент Академии наук, почетный член Императорского географического общества, поэт и драматург, скрывавшийся под псевдонимом «К.Р.», начинал свою карьеру в качестве морского офицера. Он не раз бывал в долгих заграничных плаваниях, в частности, в чине мичмана на фрегате «Светлана».

В дневнике Константина Романова от 27/9 июня 1877 года находим запись: «И вспоминается мне вечер на Мадере». Видимо, во время одного из плаваний на «Светлане» и попал на остров «вечной весны» великий князь, больше известный под своим коротким литературным псевдонимом...

А буквально на следующий день я сидел в библиотечной комнате виноторговой фирмы «Madeira Wine Company», разместившейся в старинном здании бывшего монастыря в центре Фуншала. Заглянуть в старые тома ее деловой переписки мне порекомендовал еще в Москве знакомый португальский журналист Жозе Мильязеш: «Ты в них найдешь много интересного».

Передо мной — стеллажи во всю стену, а на них огромные фолианты. Похоже, их не раскрывали уже много лет. Вытаскиваю наобум одну книгу. Смотрю на даты заказов — начало XIX века. Вижу слова: «Санкт-Петербург, порт приписки фрегата «Магадор». Тут же, через несколько страниц, еще один фрегат из Санкт-Петербурга — «Минин». Видимо, шел в долгое плавание: список тех, кто заказал себе мадеру, весьма внушителен. Капитан, судовой доктор, офицеры.

Смешно в латинской транскрипции смотрятся фамилии Birileff, Tin'koff, Gavriloff… В том, что Мадейру еще в XIX веке открыли для себя наши соотечественники, в общем-то, нет ничего удивительного. Однако, свидетельства их пребывания здесь волнуют необычайно...

У побывавшего на острове в декабре 1857 года, во время кругосветного плавания на военных кораблях «Новик» и «Пластун», художника и литератора Алексея Вышеславцева среди его записей есть такие строки: «Первые приехавшие к нам были русские, братья К. Они уже несколько лет живут на Мадере. С редкою любезностью предложили они нам свои услуги показать все значительное на острове, чем мы и воспользовались с бессовестностью туристов...»

На остров по воле случая попал в 1849-1850 годах знаменитый живописец Карл Брюллов. Петербургские врачи настойчиво советовали живописцу отправиться для поправки здоровья на далекий остров св. Екатерины у берегов Бразилии. Но уже во время остановки Брюллова в Лиссабоне русский посланник Сергей Ломоносов убедил художника избрать для отдыха и лечения более близкую Мадейру. В итоге, именно там Брюллов и провел не один месяц.

Hа Мадейре живописец, прибывший туда, кстати, в сопровождении двух учеников, нашел русское общество — в лице президента российской Академии художеств герцога Максимилиана Лейхтенбергского и его жены, княжеской четы А. и П. Багратионов, князя А. Мещерского, А. Абазы, четы Мюссаров из свиты герцога; позже присоединился и посланник Ломоносов.

Брюллов написал портреты многих русских на острове, а также акварели пейзажей — «Пейзаж на острове Мадейра» и «Прогулка». Последняя работа наиболее интересна: она живописует не только русских друзей, но и типичный для Мадейры тех лет вид транспорта — сани со впряженными в них волами.

Однако, Брюллов написал на Мадейре и картины, которые пока еще не попали в наши, даже самые полные, каталоги его работ и еще не известны российским искусствоведам. В Фуншале живописец создал портрет местного врача, наблюдавшего его на Мадейре, — Антониу Алвеша да Салва, а также два эскиза — один из них с видом крепости Форти-ди-Пику.

Об этом в статье, озаглавленной «Большой художник на Мадейре» и опубликованной в 1950 году в «Журнале искусств и истории Мадейры», поведал тогдашний глава художественного музея в Фуншале Луиш Петер Клод.

А лет десять назад в одной из наших газет появилась публикация о Брюллове, где автор ссылался на эту статью, но писал, что его попытки разыскать следы этих «мадейрских» работ Брюллова ни к чему не привели. Не удастся ли мне их найти?..

Моя знакомая, Карина, сказала мне: «Клоды — известное семейство на острове. Я даже дружу с одним из них, Жоаном. Нужно будет с ним поговорить».

Оказалось, мать Жоана — Маргарита Лемуш Гомеш Клод — потомственная художница: создает декорации для местного драматического театра, ее работами украшены несколько отелей в Фуншале. Их семейство владеет большой коллекцией картин и произведений прикладного искусства XVIII-XIX веков.

Когда Карина спросила у Жоана о Брюллове, он показал ей висящую у них дома работу. На ней легко узнавалась крепость Форти-ди-Пику. Вне всякого сомнения, это и был как раз один из тех эскизов художника, которые считались утерянными!..

Почти вслед за большим художником посетил Мадейру на фрегате «Паллада» большой писатель — Иван Гончаров. Появившаяся в результате путешествия книга «Фрегат «Паллада» навсегда завоевала славу классики подобного жанра. И можно смело сказать, что именно Гончаров, оставив прекрасные зарисовки пейзажей и жизни острова, «открыл» Мадейру для широкой публики в России.

Эти зарисовки весьма живы и топографически точны. «Одна скала как будто оторвалась и упала в море отдельно: под ней свод насквозь,» — описывал Гончаров открывшийся его взору с «Паллады» дикий северный берег острова. Путешествуя по тем же местам, я сразу признал эту одинокую скалу с аркой, проточенной в ней водой океана...

Запоминается рассказ писателя о том, как угощали его местным вином, — и в простом крестьянском доме, и в богатой усадьбе. Думаю, если бы у меня было время, как следует, порыться в архивах «Madeira Wine Company», — нашел бы и запись о поставке мадеры на борт фрегата «Паллада». Судя по заметкам автора «Обыкновенной истории» и «Обрыва», он проникся любовью к местному вину...

Но особенно примечательным мне показалось другое. Русский человек, даже из дворян и интеллигенции, не говоря уже о простом люде, никогда не был по-настоящему космополитичен. Всегда на чужбине ему казалось неуютно, хотелось чего-то привычно-родного, — например, березок, волжских плесов вместо безбрежного океана.

Гончаров с интересом, со многими деталями описывает острова Малайского архипелага, Филиппины, Южную Африку. И все же чувствуется, — это «не его»; даже если он и восхищается, то как внимательный, но сторонний наблюдатель. И вдруг, в главе, посвященной заходу в Фуншал, читаем: «Много рассказывают о целительности воздуха Мадеры: может быть, действие этого воздуха на здоровье заметно по последствиям; но сладостью, которой он напитан, упиваешься, лишь только ступишь на берег.

Я дышал, бывало, воздухом нагорного берега Волги и думал, что нигде лучше не может быть. Откроешь утром в летний день окно, и в лицо дунет такая свежая, здоровая прохлада. На Мадере я чувствовал ту же свежесть и прохладу волжского воздуха, которые пьешь, как чистейшую ключевую воду, да, сверх того, он будто растворен... мадерой, скажите вы? Нет, тонкими ароматами этой удивительной почвы, питающей северные деревья и цветы рядом с тропическими, на каждом клочке земли в несколько сажен, и не отравляющей воздуха никаким ядовитым дыханием жаркого пояса. В этом состоит особенность и знаменитость острова».

Сравнение с родными просторами — у русского писателя дорогого стоит! «Глядя назад, на остров, — писал Гончаров, — мне хотелось навсегда врезать его в память». Похоже, ему это удалось. И, верно, унес он отсюда и то ощущение расслабленности, легкой лени, одолевающей приезжего от всех этих ароматов, от созерцания неспешной жизни вокруг. Не берусь утверждать, но есть у меня подозрение, что некий нарицательный образ, созданный в его одноименном романе родился не без влияния именно здешней атмосферы...

Любой русский, приехав на Мадейру даже сегодня, почувствует себя немного Обломовым.

В последний мой вечер на Мадейре знакомая англичанка Кэтрин Уилсон, служащая гостиницы «Рейдс», пригласила на ужин.

Поскрипывала вертящаяся дверь. Гравюры в рамочках на стенах гостиной подчеркивали домашне-радушную, но чопорную обстановку английского загородного поместья. За соседними столиками сидела публика в вечерних туалетах.

Меню открывалось вином «Фуа-гра», — а когда я вышел на застекленную террасу покурить, к запаху отменного, как и всегда, португальского кофе добавился тонкий аромат «Куантро» и дорогих сигар...

После ужина Кэтрин открыла для меня «номер Черчилля». Огромные апартаменты поразили меня своей спальней, куда, потакая прихоти грузного премьера, доставили двуспальную кровать. Столь же огромной была и ванная комната, вместо обычного кафеля отделанная бело-синими азулежу.

Говорят, Черчилль был разъярен, когда ему, в связи с сообщением о начавшейся избирательной кампании, пришлось прервать свой отпуск на Мадейре.

Я же, хоть и знал, что мои мадейрские каникулы тоже подходят к концу, лишь спросил у Кэтрин на прощанье: «Каково вам жить в раю?» Она пожала плечами: «Когда живешь здесь постоянно, этого не ощущаешь». Увы, все со временем превращается в обыденность...

Утром дворники подметали тротуары. Единственным сором были маленькие колокольчики цветков джакаранды, — той самой, что так поражала меня своей сиреневой дымкой, окутывавшей небо над авенидой. Цветные облака падали на мостовую...

Hо, покидая Мадейру, я очень не хотел, чтобы для меня она превратилась — даже на расстоянии — всего лишь в облако на горизонте.