НЕБЕСНЫЙ ОМНИБУС
Эдвард Морган Форстер
Мальчик жил в Сербитоне, на Букингем-парк-род, в Пихтовой сторожке № 28, и часто
с недоумением разглядывал старый дорожный указатель, что стоял почти напротив
их дома.
Он спросил как-то у матери, зачем тут-столб, и она ответила, что это просто шутка,
которую много лет назад придумали гадкие шалуны, и что полиции давно пора бы убрать
указатель. Ибо у столба были две странности: во-первых, дорога, на которую указывала
стрелка, вела прямо в тупик, а во-вторых, на ней выцветшими буквами было выведено:
"На небеса".
- А кто же были эти шалуны? - спросил он.
- Твой отец, по-моему, говорил, что один из них писал стихи, потом его исключили
из университета и, вообще, он плохо кончил. Но все это было очень давно. Спроси-ка
лучше у отца, но он скажет то же, что и я, - столб поставили ради шутки.
- И он совсем ничего не означает?
Она послала сына наверх переодеться в праздничное платье: к чаю были приглашены
Бонсы, и ему предстояло подать на стол блюдо с тортом.
Натягивая узкие брюки, он вдруг подумал, не лучше ли расспросить об указателе
мистера Бонса. Отец, хоть и добряк, всегда потешался над сыном - просто катался
от хохота, когда он или другой ребенок задавал вопросы и, вообще, пытался открыть
рот.
А мистер Бонс был добрый и серьезный. Он жил в красивом доме и давал читать книги,
к тому же он был церковным старостой и кандидатом в члены муниципального совета;
он щедро жертвовал в пользу Общедоступной библиотеки, состоял президентом Литературного
общества, и у него гащивали даже члены парламента - словом, он был мудрейшим человеком
на всем белом свете.
Но даже сам мистер Бонс мог только подтвердить, что указатель всего лишь шутка
и придумал ее некто по имени Шелли.
- Ну, конечно! - воскликнула мать. - Я ведь тебе говорила, милый. Так его и звали.
- Неужто ты никогда не слышал о Шелли? - спросил мистер Бонс.
- Нет, - ответил мальчик и понурил голову.
- Разве у вас в доме нет Шелли?
- Почему же нет? - вскричала хозяйка дома, очень раздосадованная. - Дорогой мистер
Бонс, не такие уж мы обыватели. У нас не меньше двух изданий. Одно нам преподнесли
на свадьбу, а второе - более мелким шрифтом - лежит в какой-то из комнат для гостей.
- У нас, если не ошибаюсь, семь изданий Шелли, - с вялой улыбкой сказал мистер
Бонс.
Затем он стряхнул с живота крошки от торта и собрался уходить вместе с дочерью.
Мальчик, повинуясь знаку матери, проводил их до самой калитки и, когда гости ушли,
не сразу вернулся домой, а еще немного постоял, глядя на Букингем-парк-род.
Его родители жили в начале улицы. После номера тридцать девять сразу же начинались
дома попроще, а в шестьдесят четвертом не было даже черного хода для прислуги.
Но сейчас все дома выглядели красиво, так как закат был великолепный и шафрановый
свет вечерней зари скрадывал различия в арендной плате. Щебетали птички, и поезд,
возвращавший кормильцев домой, к семьям, мелодично покрикивал, пересекая рощу
- замечательную рощу; она вобрала в себя всю прелесть Сербитона и сейчас, точно
альпийский луг, была одета великолепием мхов, серебром берез и первоцветами.
Роща и заставила мальчика впервые ощутить томление - томление и тягу к чему-то
иному, он сам не знал, к чему; это томление возвращалось каждый раз, когда все
вокруг было залито солнечным светом, оно пронизывало насквозь, прыгало внутри
- вверх и вниз, вверх и вниз, - а потом его охватывало какое-то удивительное чувство
и хотелось плакать. Но нынче вечером он вел себя еще глупее, чем всегда: перебежал
через дорогу, к указателю, и скользнул в переулок.
Переулок, весь пропитанный каким-то запахом, тянулся меж высоких стен - это были
заборы двух вилл, "Айвенго" и "Белле Виста", - и едва достигал
двадцати ярдов в длину вместе с поворотом в самом конце. Ничего удивительного,
что мальчик очень скоро уперся в стену. - Так бы и дал разок этому Шелли! - воскликнул
он и равнодушно скользнул взором по клочку бумаги, приколотому к стене. Но бумажка
оказалась не совсем обычной, и он внимательнейшим образом прочитал ее, прежде
чем пуститься в обратный путь. Вот что там было написано:
С. и Н.Д.К.
Расписание изменено! По причине слабой заинтересованности публики Компания,
к своему сожалению, вынуждена отменить ежечасные рейсы и сохраняет лишь РАССВЕТНЫЙ
И ЗАКАТНЫЙ ОМНИБУСЫ, которые и будут ходить, как обычно.
Следует надеяться, что публика проявит интерес к начинанию, предпринятому ради
ее блага. В качестве нового стимула Компания впервые вводит ОБРАТНЫЕ БИЛЕТЫ
(годны только на один день); их можно приобрести у возницы. Еще раз напоминаем
пассажирам: на конечной остановке билеты не продаются, и по этому поводу Компания
не принимает никаких претензий. Кроме того, Компания не несет ответственности
за небрежность и бестолковость пассажиров, а также за непогоду, град, потерю
билета и любое иное изъявление воли Божией.
Дирекция
Ну и ну! Он никогда раньше не видел этого объявления и не мог даже вообразить,
куда направляется омнибус. "С" безусловно означало "Сербитонская",
"Д. К." - "Дорожная Компания". Но что бы такое могло означать
"Н."? Может быть, "Норвич и Молден" или, еще вероятнее, "Независимая".
Но все равно не выдержать им конкуренции с "Юго-Западной". Да и поставлено
здесь все не на деловую ногу, решил он. Почему на том конце маршрута не продают
билетов? И нашли же время для отхода омнибуса! Потом он сообразил, что если объявление
- не шутка, то омнибус отошел как раз в ту самую минуту, когда он прощался с Бонсами.
Он взглянул на землю и в сгущающихся сумерках разглядел следы, похожие - или не
похожие? - на отпечатки колес. Но ведь из переулка никто не выезжал. И он никогда,
ни разу не видел омнибусов на Букингем-парк-род. Нет. Все это, наверное, одни
выдумки, как и указатели, волшебные сказки или сны, от которых внезапно просыпаешься
по ночам. И он со вздохом вышел из переулка и попал прямо в объятия отца. Как
смеялся его отец, как он хохотал!
- Бедный мой малыш! Ах, Кнопсик, Кнопсик! Он хочет сразу: топ-топ ножками - и
взбежать на небушко!..
Да и мать тоже корчилась от смеха, стоя на пороге Пихтовой сторожки.
- Перестань, Боб! - еле выдохнула она. - Не будь таким гадким! Ох, уморил! Ох,
оставь мальчика в покое!
К этой шутке возвращались весь вечер. Отец умолял мальчика взять его с собой.
Прогулка ведь будет нелегкой. А есть ли там коврик у дверей - вытирать ноги? Мальчик
ушел спать обиженный и несчастный и радовался только одному - что не проронил
ни слова об омнибусе. Пусть омнибус лишь шутка, обман, но во сне он становился
все более и более взаправдашним и, наоборот, обманчивыми и призрачными начали
казаться улицы Сербитона, на которых он мерещился мальчику, как наяву. И под утро,
еще до зари, мальчик проснулся с криком - мимолетным видением мелькнули перед
ним края, куда направлялся омнибус.
Он зажег спичку, осветил циферблат часов и календарь; так он узнал, что до восхода
солнца еще полчаса. Было совсем темно, ночью на Лондон пал туман и плотно окутал
весь Сербитон. Тем не менее мальчик вскочил с постели и оделся: он твердо решил
раз и навсегда выяснить для себя, что же всамделишное - тот омнибус или улицы.
"Все равно буду чувствовать себя дураком, пока не узнаю", - подумал
он. И вскоре, дрожа всем телом, уже стоял на дороге под газовым фонарем, как часовой,
охранявший вход в переулок.
Чтобы войти в переулок, требовалось немалое мужество. И не только потому, что
там была тьма кромешная: мальчик вдруг понял, что здесь просто не может быть омнибусной
остановки. Если бы не полисмен, чье приближение он слышал сквозь туман, он никогда
бы так и не решился шагу ступить. Но тут пришлось рискнуть, а оказалось - ни к
чему. Пустота. Ничего, кроме пустоты да глупого мальчугана, что, разинув рот,
топчется на грязной дороге. Значит, все-таки, это выдумка.
"Расскажу все папе и маме, - решил он. - Так мне и надо. Пусть все знают.
Какой же я дурак, не стоит мне жить на свете". И он побрел обратно к калитке
Пихтовой сторожки. Но тут он вдруг вспомнил, что его часы спешат. Солнце еще не
взошло, оно взойдет только через две минуты.
"Поверю в омнибус еще один, самый последний разочек", - подумал он и
снова повернул в переулок.
А там уже стоял омнибус.
В него была впряжена пара лошадей, их бока еще дымились от быстрой скачки, а два
огромных фонаря бросали свет сквозь туман на стены, тянущиеся по обеим сторонам
переулка, превращали мох и паутину в волшебные ковры. Возница кутался в пелерину
с капюшоном. Он сидел лицом к глухой стене, и каким образом удалось ему въехать
так ловко и бесшумно, мальчик не сумел понять; впрочем, он не понял и многого
другого. Не представлял он и как возница выберется из тупичка.
- Скажите, пожалуйста, - голос его глухо дрожал в затхлом буром воздухе. - Скажите,
пожалуйста, это и есть омнибус?
- Omnibus est, - ответил, не оборачиваясь, возница. На мгновение наступила тишина.
По улице, кашляя, прошел полисмен. Мальчик скорчился в тени; он не хотел, чтобы
его заметили. Да кроме того, он был твердо уверен, что это пиратский омнибус:
кто же еще, рассудил он, может отъезжать из такого странного места и в такой странный
час.
- Когда же вы отправляетесь? - спросил он с деланной небрежностью.
- На рассвете.
- И далеко едете?
- До самого конца.
- А могу я купить обратный билет, чтобы вернуться сюда?
- Можете.
- Знаете, я, кажется, решил, что поеду.
Возница ничего не ответил. Но солнце, видно, уже взошло, ибо он отпустил тормоза.
Мальчик едва успел вскочить, и в то же мгновение омнибус тронулся.
Но каким образом? Неужели он развернулся? Ведь тут же негде. Может быть, поехал
прямо? Но там стена. И все же он шел - шел размеренным ходом сквозь туман, который
из бурого успел превратиться в желтый. Мальчик вспомнил о теплой постели и горячем
завтраке, и ему стало не по себе. И зачем он поехал? Родители не погладят его
по головке.
Он был не прочь возвратиться к ним, домой, да вот погода не позволяла. Одиночество
угнетало его невыносимо: он был единственным пассажиром. А в омнибусе, хоть и
крепко сколоченном, было холодно и тянуло плесенью. Мальчик запахнул пальтецо
поплотнее и при этом случайно дотронулся до своего кармана. Там было пусто. Он
забыл кошелек дома.
- Остановитесь! - закричал он. - Остановитесь! И, будучи мальчиком вежливым, взглянул
на дощечку с именем, чтобы обратиться к вознице по всей форме.
- Остановитесь, мистер Браун! Прошу вас, остановитесь, пожалуйста!
Мистер Браун не остановился, но он приоткрыл оконце позади себя и взглянул на
мальчика. И лицо его неожиданно оказалось добрым и застенчивым.
- Я забыл кошелек, мистер Браун. У меня нет ни пенни. Мне нечем заплатить за билет.
Может быть, вы возьмете мои часы, будьте любезны!
- Билеты этой линии туда и обратно, - сказал возница, - нельзя купить за земные
деньги. Да и хронометр, даже тот, что украшал часы бодрствования самого Карла
Великого или отмерял минуты сна Лауры, никаким волшебством нельзя превратить в
пирожное, которое прельстит беззубого Цербера небес!
С этими словами возница протянул требуемый билет и продолжал, пока мальчик произносил
слова благодарности:
- Стремление к титулу суетно, и мне это доподлинно известно. Однако тут нет ничего
зазорного, если произносишь титул со смехом на устах, а в мире омонимов титулы
даже полезны, так как помогают отличать одного смертного от другого. И потому
запомни, что меня зовут сэр Томас Браун*.
- Неужели вы - сэр? О, извините меня! - Мальчику доводилось слышать о кучерах-джентльменах.
- Как любезно с вашей стороны дать мне билет! Но если вы их так даете, какой же
доход приносит ваш омнибус?
- Он не приносит дохода. И не должен приносить. Велики недочеты моего экипажа:
в нем слишком причудливо сочетаются породы заморского дерева; его подушки ублажают
скорее эрудицией, нежели удобством и покоем, и лошади вскормлены не на вечнозеленых
пастбищах преходящей минуты, а на сухом сене латыни. Но получать доход - такого
греха я никогда не замышлял и не совершал.
- Еще раз извините! - повторил с отчаянием мальчик.
Лицо сэра Томаса снова стало печальным, и мальчик испугался, что вызвал у него
эту печаль. Возница пригласил мальчика пересесть к нему на козлы, и так они вместе
путешествовали сквозь туман, который постепенно из желтого превращался в белый.
Вдоль дороги уже не было домов, а это означало, что они проезжают либо Вересковую
пустошь, либо Уимблдонские луга.
- Вы всегда были кучером?
- Когда-то я был врачом.
- А почему перестали? Вы не были хорошим врачом?
- Как врачеватель плоти я не имел большого успеха, и несколько десятков моих пациентов
опередили меня в окончании своего земного пути. Но как врачеватель духа я преуспел
превыше собственных чаяний и заслуг. Ибо, хотя мои микстуры были не лучше и не
действеннее, чем лекарства других врачей, однако подавал я их в затейливых кубках,
и потому не одна томящаяся душа стремилась их пригубить и освежиться.
- Томящаяся душа... - пробормотал мальчик. - Когда солнце садится, а впереди -
деревья и у тебя внутри вдруг делается так странно, странно... это и есть томящаяся
душа?
- Тебе это знакомо?
- Ну, конечно.
Помолчав, он немного, совсем чуть-чуть рассказал мальчику о конце их путешествия.
Но вообще беседовали они мало, потому что мальчик, когда ему кто-нибудь нравился,
предпочитал помолчать вдвоем и таковы же, как он узнал, были привычки сэра Томаса
Брауна, а также и многих других, с кем ему предстояло познакомиться.
И, все-таки, мальчик услыхал о молодом человеке по имени Шелли - тот теперь стал
знаменитостью и имел даже собственную коляску, - а также о других кучерах на службе
Компании. Тем временем стало светлее, хотя туман не совсем еще рассеялся. Но сейчас
он больше напоминал дымку и порой обтекал путников клочьями, словно облако. Кроме
того, они непостижимым образом поднимались в гору; лошади уже больше двух часов
натягивали постромки, а ведь даже если это Ричмондский холм, давно пора было добраться
до вершины. А может быть, это Эмпсон или Северные склоны; только ветер здесь казался
свежее, чем на тех высотах. Что же до названия конечной станции, то об этом сэр
Томас Браун хранил молчание. Тр-р-рах!
- Клянусь богом, это гром! - сказал мальчик. - И где-то совсем близко. Слышите,
какое эхо? Точно в горах.
Туг не совсем отчетливо мелькнула мысль о родителях. Он представил себе, как они
едят сосиски и прислушиваются к шуму грозы. Он видел и свой незанятый стул. Потом
пойдут вопросы, тревоги, предположения, шутки, утешения. Они будут ждать его к
обеду. Но он не вернется ни к обеду, ни к чаю, ни к ужину и весь день проведет
в бегах. Если бы он не забыл кошелька, он бы купил им подарки - только вот что
бы им такое купить?..
Тр-р-рах!
Ударил гром, и сверкнула молния. Облако задрожало, как живое, и туман рваными
лентами метнулся прочь.
- Боишься? - спросил сэр Томас Браун.
- Чего тут бояться? А нам еще далеко?
Лошади встали в тот миг, когда огненный шар взлетел и взорвался с треском, оглушительным,
но чистым и звенящим, словно удар кузнечного молота. Туча рассеялась.
- Слушайте, слушайте, мистер Браун! То есть нет, глядите: наконец-то, мы увидим
все вокруг! То есть нет, прислушайтесь: это звучит, как радуга!
Гром замер, перелившись в слабый рокот, а где-то в глубине, под ним, прорезался
и начал нарастать рокот новый; сначала тихо, но все уверенней он вздымался, словно
арка - она ширилась, росла, но не меняла формы. Так постепенно, широким изгибом
из-под ног лошадей поднялась радуга и протянулась вперед - туда, где таял и исчезал
туман.
- Как красиво! И вся разноцветная! А где она кончается? По ней, наверное, можно
ходить. Как во сне.
Звук и цвет слились воедино. Радуга выгнулась над бездонной пропастью. Тучи мчались
под ней, а она перерезала их и все росла, росла, устремляясь вперед и побеждая
тьму, пока не коснулась чего-то более прочного, нежели облака.
Мальчик встал.
- Что там, впереди? - воскликнул он. - На что же она опирается на другом конце?
В свете восходящего солнца за пропастью сверкала круча. Круча или... замок? Лошади
тронулись с места. Они ступали теперь по радуге.
- Глядите! - кричал мальчик. - Слушайте! Вон пещеры... или ворота? Взгляните,
меж скал, на уступах... Я вижу людей! И деревья!
- Погляди вниз, - прошептал сэр Томас. - Не оставь без внимания волшебный Ахерон
**.
Мальчик посмотрел вниз, сквозь радужные огни, лизавшие колеса омнибуса. Бездна
также очистилась от тумана, и в ее глубине катились воды вечной реки. Солнечный
луч проник туда и коснулся зеленой глади, и, когда омнибус проезжал, мальчик увидел,
как три девы выплыли на поверхность; они пели и играли чем-то блестящим, похожим
на кольцо.
- Эй, там, в воде! - позвал он. Они откликнулись:
- Эй, там, на мосту, желаем удачи! - Откуда-то грянула музыка. - Истина в глубинах,
истина на вершине.
- Эй, там, в воде, что вы делаете?
Сэр Томас Браун ответил:
- Они играют золотом, которым владеют сообща. И тут омнибус прибыл к месту своего
назначения.
Мальчика наказали. Его заперли в детской Пихтовой сторожки и заставили учить наизусть
стихотворение. Отец сказал:
- Мой мальчик! Я готов простить все, только не ложь. - И он высек сына, приговаривая
при каждом ударе:
- Не было никакого омнибуса, ни кучера, ни моста, ни горы; ты лодырь, уличный
мальчишка и лгун.
О, отец умел быть строгим. Мать умоляла, чтобы сын просил прощения. Но он не мог.
Это был величайший день его жизни, пусть даже все закончилось поркой и заучиванием
стихов.
Он вернулся точно на закате, только обратно привез его уже не сэр Томас Браун,
а некая незамужняя леди; беседа с ней была исполнена тихого веселья. Всю дорогу
они говорили об омнибусах и четырехместных ландо. Каким далеким казался теперь
ее нежный голос! А ведь и трех часов не прошло с тех пор, как он расстался с ней
там, в переулке.
Мать подошла к запертой двери и окликнула его:
- Тебе велено идти вниз, милый, и не забудь прихватить с собой стихи.
Он сошел вниз и увидел, что в курительной вместе с отцом сидит мистер Бонс. Он
был приглашен на обед.
- А вот и наш знатный путешественник! - мрачно сказал отец. - Юный джентльмен,
который разъезжает в омнибусе по радугам под пение красавиц...
И довольный своей остротой, он рассмеялся.
- В конце концов, нечто подобное встречается у Вагнера, - улыбаясь, сказал мистер
Бонс, - Как ни странно, но подчас в невежественных умах пробиваются искры великой
правды искусства. Этот случай заинтересовал меня. Позвольте мне вступиться за
виновного. Ведь каждый из нас в свое время переболел романтикой, не так ли?
- Видишь, как добр мистер Бонс, - сказала мать, а отец ответил гостю:
- Превосходно. Пусть прочитает стихотворение, и будет с него. Во вторник я отправляю
его к сестре, там его отучат бегать по переулкам. (Смех.) Читай свое стихотворение!
Мальчик начал: "Замкнувшись в невежестве..." Отец уже опять хохотал
во все горло:
- Не в бровь, а в глаз, сын мой: "Замкнувшись в невежестве..." Вот уж
не думал, что в стихах можно найти что-нибудь путное. Сказано прямо про тебя.
Послушайте, Бонс, поэзия - это по вашей части. Проверьте-ка его, а я притащу виски.
- Ладно, дайте мне томик Китса, - сказал мистер Бонс. - Пусть декламирует заданные
стихи.
Так образованнейший муж и невежественный ребенок на несколько минут остались вдвоем
в курительной.
- Замкнувшись в невежестве, одинок,
О тебе и Цикладах грежу я.
Как путник, оставшийся на берегу...
- Совершенно верно. О чем же он грезит?
- О дельфиньих кораллах в бездонных морях, - сказал мальчик и залился слезами.
- Ну, полно, полно. Что ты плачешь?
- Потому... потому что раньше слова только складывались в стишки, а теперь, когда
я вернулся, все эти стихи - я сам.
Мистер Бонс положил на стол томик Китса. Случай оказался еще интереснее, чем он
ожидал.
- Ты? - воскликнул он. - Этот сонет - ты?
- Да... и смотрите, как там дальше: "Царство мрака прорезал света сноп, озарил
он бездны зеленое дно". Так оно и есть, сэр. Все это правда.
- Я в этом и не сомневался, - сказал мистер Бонс, закрыв глаза.
- Вы... значит, вы мне верите? Вы верите и в омнибус, и в кучера, и в бурю, и
в бесплатный билет, и...
- Ну-ну-ну! Довольно бредней, мой мальчик. Я хочу сказать, что никогда не сомневался
в подлинной правдивости поэзии. Когда-нибудь, когда ты прочтешь побольше книг,
ты поймешь, что я имею в виду.
- Но, мистер Бонс, все так и есть на самом деле. Царство мрака прорезал свет.
Я видел, как он забрезжил. Свет и ветер.
- Чепуха, - сказал мистер Бонс.
- Зачем я не остался? Меня так заманивали! Уговаривали, чтобы я отдал свой билет
- ведь если потеряешь его, нельзя вернуться. Они выпрашивали билет от самой реки,
и я чуть было не согласился: ведь я нигде не был так счастлив, как там, среди
обрывов. Но я подумал о маме с папой и о том, что надо привезти их туда. Только
они не поедут, хотя дорога начинается прямо от нашего дома. Все и получилось точно
так, как меня там предупреждали, и мистер Бонс тоже не верит, и он не лучше других.
Меня высекли. И я никогда больше неувижу ту гору.
- Что ты там говоришь обо мне? - спросил мистер Бонс, вдруг выпрямляясь в кресле.
- Я рассказывал им о вас, какой вы умный, как много у вас книг, а они говорят:
"Мистер Бонс наверняка тебе не поверит".
- Вздор и чепуха, мой юный друг. Ты становишься дерзким. Я... что ж., я готов
решить все раз и навсегда. Ни слова родителям. Я излечу тебя. Завтра вечером я
зайду к вам и возьму тебя на прогулку, а на закате мы пойдем в переулок напротив
и дождемся твоего омнибуса, глупеныш.
Лицо его тут же приняло строгое выражение, потому что мальчик ничуть не растерялся,
а стал прыгать по всей комнате, распевая:
- Вот радость! Я же им говорил, что вы поверите. Мы вместе прокатимся по радуге!
Я им говорил, что вы поверите.
Неужели что-то было в этой сказке? Может быть, Вагнер? Или Ките? Шелли? Или сэр
Томас Браун? Случай, безусловно, интересный.
На другой день вечером, несмотря на дождь, мистер Бонс все же зашел в Пихтовую
сторожку.
Мальчик уже ждал, он был как на иголках и прыгал так, что это даже рассердило
президента Литературного общества. Они направились было вниз по Букингем-парк-род,
но, убедившись, что никто за ними не следит, скользнули в переулок. И, конечно,
наскочили прямо на стоявший омнибус (ведь солнце уже садилось).
- Боже мой! - воскликнул мистер Бонс. - Великий боже!
Это был не тот омнибус, в котором мальчик ехал первый раз, и не тот, которым он
вернулся. Тут была тройка лошадей - черная, серая и белая; особенно выделялась
серая. Возница обернулся при упоминании имени Божьего; у него было бледное лицо
с выпяченным подбородком и глубоко запавшими глазами. Мистер Бонс словно узнал
незнакомца: он вскрикнул, и его начало трясти, как в лихорадке.
Мальчик вскочил в омнибус.
- Неужто это возможно? - воскликнул мистер Бонс. - Неужто возможно невозможное?
- Сэр, входите, сэр. Это такой прекрасный омнибус. А вот и имя кучера - Дан...
а фамилии не разберу.
Мистер Бонс тоже прыгнул на подножку. Порыв ветра сразу захлопнул за ним дверцу
омнибуса, и от толчка опустились все жалюзи: видно, пружины оказались слабыми.
- Дан... Покажи-ка, где это. Боже милостивый! Мы уже едем.
- Ур-ра! - закричал мальчик.
Тревога охватила мистера Бонса. Он вовсе не хотел быть похищенным. Но никак не
мог отыскать дверную ручку или поднять жалюзи. В омнибусе было совсем темно, а
к тому времени, когда он зажег спичку, снаружи тоже наступила ночь. Ехали они
быстро.
- Странное, поучительное приключение, - сказал он, оглядывая внутренность омнибуса,
большого, просторного и чрезвычайно симметричного - каждая часть его в точности
соответствовала другой. Над дверью, ручка которой находилась снаружи, виднелась
надпись: "Lasciate ogni baldanza voi che entrate"***.
Во всяком случае, так было написано, но мистер Бонс сказал, что первое слово читается
совсем по-другому, a "baldanza" ошибочно написано вместо "speranza".
И голос его при этом звучал торжественно, как в церкви. А мальчик между тем попросил
у мертвенно-бледного возницы два билета туда и обратно. И они были выданы без
звука. Мистер Бонс закрыл лицо руками: его снова била дрожь.
- Да знаешь ли ты, кто это?! - прошептал он, когда оконце над козлами захлопнулось.
- Вот оно - невозможное!
- Ну, мне он нравится куда меньше, чем сэр Томас Браун, хотя я не удивлюсь, если
он окажется кем-нибудь поважнее.
- Поважнее? - Мистер Бонс раздраженно топнул ногой. - Случай помог тебе совершить
величайшее открытие века. И единственное, на что ты способен, - это сказать, что
этот человек может оказаться кем-нибудь поважнее. Так слушай же, я сообщу тебе
нечто потрясающее: ты помнишь в моей библиотеке томики, переплетенные в телячью
кожу, на которых вытиснены красные лилии? Так вот - их написал этот человек!
Мальчик замер, затаив дыхание.
- Хотел бы я знать, увидим ли мы миссис Гэмп? - спросил он после приличествующей
случаю паузы.
- Миссис...
- Миссис Гэмп и миссис Хэррис ****. Мне понравилась миссис Хэррис. Я повстречал
их совсем случайно. Картонки миссис Гэмп перевернулись и упали с радуги. Дно у
них выпало, и два шара со спинок кровати свалились в воду.
- Рядом сидит человек, написавший книги в переплетах из телячьей кожи, а ты мне
толкуешь о Диккенсе и миссис Гэмп.
- Но я с ней так подружился, - оправдывался мальчик. - Я не мог не радоваться,
что вижу ее. Я узнал ее голос. Она рассказывала миссис Хэррис о миссис Приг.
- И ты весь день провел в ее облагораживающем обществе?
- О нет. Я еще был на скачках. И встретил человека, который водил меня прямо на
беговую дорожку. Ты бежишь, а рядом в море играют дельфины.
- Да ну? А как его звали, этого человека, ты помнишь?
- Ахилл. Нет, тот был позже. Том Джонс *****! Мистер Бонс тяжело вздохнул.
- Ох, мальчик, ну и каша у тебя в голове! Такой бы случай да культурному человеку,
подумать только! Культурный человек знаком со всеми этими персонажами, знает,
о чем поговорить с каждым. Он не станет тратить время на каких-то там миссис Гэмп
или Тома Джонса. Творения Гомера, Шекспира и Того, кто нас везет - вот что привлекло
бы его внимание. Он не пойдет на скачки. И станет задавать умные вопросы.
- Но, мистер Бонс, - сказал смиренно мальчик, - вы же и есть культурный человек.
Так я им и сказал.
- Верно, верно, и умоляю, не позорь меня, когда мы доберемся до места. Никакой
болтовни и шалостей. Держись подле меня и не заговаривай с Бессмертными, пока
они сами к тебе не обратятся. Кстати, дай-ка мне обратные билеты. Ты их потеряешь.
Мальчик покорно отдал билеты, но ему было слегка обидно. В конце концов, ведь
это он открыл дорогу сюда. Обидно, если тебе сначала не верят, а потом начинают
читать мораль. Между тем дождь кончился, и сквозь щели жалюзи в омнибус прокрался
лунный свет.
- А как же теперь будет с радугой? - воскликнул мальчик.
- Ты отвлекаешь меня, - огрызнулся мистер Бонс. - Я размышляю о прекрасном. Как
бы я желал очутиться сейчас с почтенным, разделяющим мои чувства человеком!
Мальчик закусил губу. Он сто раз давал себе слово, что все время будет брать пример
с мистера Бонса. Он не будет ни смеяться, ни бегать, ни петь - не совершит ни
одного из тех вульгарных поступков, которые наверняка возмущали прошлый раз его
новых друзей. Постарается совершенно правильно произносить их имена и точно помнить,
кто с кем знаком. Ахилл не знает Тома Джонса, во всяком случае, так говорит мистер
Бонс.
Герцогиня Мальфи ****** старше миссис Гэмп, во всяком случае, по словам мистера
Бонса. Он будет вести себя сдержанно, чопорно и замкнуто. Не станет говорить,
что ему нравятся все подряд. Но тут он случайно коснулся головой жалюзи, они взлетели
вверх, и все его благие намерения сразу испарились, ибо омнибус достиг вершины
холма, залитого лунным светом, и впереди была бездна, а там, на другом берегу,
дремали знакомые кручи, окунув подножия в воды вечной реки. Мальчик воскликнул:
- Вот она, гора! Прислушайтесь, поток журчит сегодня совсем другую песню! Взгляните
на костры, там, в ущелье!
Мистер Бонс, мельком взглянув вперед, рассердился.
- Какой поток? Какие костры? Что за чушь! Попридержи язык. Там ничего нет.
И, все-таки, на глазах у мальчика поднималась радуга, только на этот раз не из
солнечных лучей и шторма, а из света луны и водяных брызг. Тройка лошадей уже
скакала по радуге. И он подумал, что никогда еще не видел более красивой радуги,
но сказать не посмел, так как мистер Бонс уже заявил, что там ничего нет. Мальчик
высунулся - окно было открыто - и подхватил мелодию, поднимавшуюся из дремлющих
вод.
- Вступление к "Золоту Рейна" *******? - удивился мистер Бонс. - Откуда
ты знаешь этот мотив?
Он тоже выглянул в окно. И вдруг повел себя очень странно. Он испустил сдавленный
крик и упал назад, прямо на пол. Он корчился и брыкался. Лицо его приняло зеленоватый
оттенок.
- У вас кружится голова на мосту? - спросил мальчик.
- Кружится! - задохнулся мистер Бонс. - Я хочу обратно. Скажи кучеру.
Но возница только покачал головой.
- Мы уже почти на месте, - сказал мальчик. - Они спят. Окликнуть их? Все так обрадуются
вам, я их предупредил.
Мистер Бонс только застонал в ответ.
Они ехали теперь по лунной радуге, и она разлеталась на куски за их спиной. Как
тиха была ночь! Кто сегодня на страже у Ворот?
- Это я! - крикнул он, забыв, что сто раз давал себе слово быть благовоспитанным.
- Я вернулся. Это я, мальчик.
- Мальчик вернулся! - крикнул чей-то голос, и другие голоса подхватили:
- Мальчик вернулся!
- Я привез с собой мистера Бонса.
Молчание.
- Или, вернее, мистер Бонс привез меня с собой.
Глубокое молчание.
- Кто сегодня на страже?
- Ахилл.
И на скалистой дорожке, подле радужного моста он увидел юношу со щитом дивной
красоты.
- Мистер Бонс, это Ахилл, в полном вооружении.
- Я хочу обратно, - сказал мистер Бонс.
Позади растаял последний кусочек радуги, и колеса звенели уже о твердый камень.
Дверь омнибуса распахнулась. Мальчик сразу выпрыгнул, он не мог удержаться и кинулся
навстречу воину, а тот вдруг нагнулся и поднял его на щит.
- Ахилл, - крикнул он, - спусти меня, я невежественный и грубый, мне надо подождать
мистера Бонса, я вчера вам говорил о нем.
Но Ахилл поднял его вверх. А он так и припал к дивному щиту, к его героям и горящим
городам, к виноградникам, изваянным в золоте, и ко всем добрым чувствам, всем
радостям, ко всей этой открытой им Горе, омываемой вечными водами.
- Нет, нет, - протестовал он, - я недостоин. Это место должно принадлежать мистеру
Бонсу.
Но мистер Бонс только хныкал, а Ахилл трубил в трубу и восклицал:
- Встань во весь рост!
- Я не хотел вставать, сэр. Но что-то заставило меня выпрямиться. Что же вы медлите,
сэр? Ведь это только великий Ахилл, вы же с ним знакомы.
- Я не вижу никого. Не вижу ничего. Я хочу домой, - вопил мистер Бонс. И умолял
кучера: - Спасите меня. Разрешите остаться в вашей колеснице. Я так почитал вас.
Я вас цитировал. Я переплел вас в телячью кожу. Отвезите меня обратно, в мой мир.
И кучер ответил:
- Я только средство, а не цель. Я лишь пища, но не жизнь. Ищи опору в самом себе,
как этот мальчик. Я не могу тебя спасти. Ибо поэзия - это дух, и те, кто поклоняются
ей, должны поклоняться истинно и всей душой.
И мистер Бонс не мог сопротивляться, он выполз из прекрасного омнибуса. Сначала
зияющим провалом появилось его лицо. Затем руки - одна цеплялась за ступени, другая
хватала воздух. Вот уже видны плечи, грудь, живот... И с криком "Я вижу Лондон!"
он упал - пал на жесткий, залитый лунным светом камень, пал в него, как падают
в воду, пролетел насквозь и исчез, и мальчик больше никогда его не видел.
- Куда вы упали, мистер Бонс? Вот приближается шествие, чтобы почтить вас музыкой
при свете факелов. Сюда идут те, чьи имена вам знакомы. Гора пробудилась, пробудилась
и река, а море вдоль скаковой дорожки уже будит дельфинов - и все это в вашу честь.
Они хотят вас...
На лбу своем он ощутил прикосновение свежих листьев. Кто-то увенчал его лавром.
TEAOS********
ИЗ ГАЗЕТ
В районе Вермондских газовых разработок найдено жестоко изувеченное тело мистера
Септимуса Бонса. В карманах покойного обнаружены кошелек с деньгами, орфоэпический
словарик и два омнибусных билета. Несчастный джентльмен упал, очевидно, с большой
высоты. Подозревают, что он стал жертвой преступления. Власти предпринимают тщательное
расследование.
("Кингстон газет", "Сербитон таймс", "Рейкз парк обсервер")
* Томас Браун (1605-1682) - английский философ, писатель, врач. - Прим. перев.
** Ахерон (греч. миф.) - река в подземном царстве. - Прим. перев.
*** Надпись над дверями Дантова ада: "Оставь надежду всяк сюда входящий".
Э. Форстер сознательно заменяет слово "надежда" словом "гордыня",
намекая на то, что в страну поэзии нет входа кичливым педантам. - Прим. перев.
**** Второстепенные персонажи из романа Диккенса "Жизнь и приключения Мартина
Чеззлуита". - Прим. перев.
***** Том Джонс - главный герой романа "История Тома Джонса, найденыша"
знаменитого английского романиста Генри Филдинга (1707-1754). - Прим, перев.
****** Герцогиня Мальфи - героиня одноименной "кровавой" трагедии Джона
Уэбстера, английского драматурга эпохи Возрождения (1580-1625). - Прим. перев.
******* "Золото Рейна" - первая часть оперной тетралогии Рихарда Вагнера
(1854). - Прим. перев.
******** TEAOS - Конец (греч.)
http://www.vokrugsveta.com/