УРОЧНЫЙ ЧАС
Рэй Бредбери
Ох, и весело будет! Вот это игра! Сто лет такого не было! Детишки с криком носятся
взад и вперед по лужайкам, то схватятся за руки, то бегают кругами, влезают на
деревья, хохочут во все горло. В небе пролетают ракеты, по улицам скользят проворные
машины, но детвора поглощена игрой. Такая потеха, такой восторг, столько визга
и суеты!
Мышка вбежала в дом, чумазая и вся в поту. Для семи лет она была горластая и крепкая
и отличалась на редкость твердым характером. Миссис Моррис и оглянуться не успела,
а дочь уже с грохотом выдвигала ящики и сыпала в большой мешок кастрюльки и разную
утварь.
— О господи, Мышка, что это творится?
— Мы играем! Очень интересно! — запыхавшись, вся красная отозвалась Мышка.
— Посиди минутку, передохни, — посоветовала мать.
— Не, я не устала. Мам, можно, я все это возьму?
— Только не продырявь кастрюли, — сказала миссис Моррис.
— Спасибо, спасибо! — закричала Мышка и сорвалась с места, как ракета.
— А что у вас за игра? — окликнула мать, глядя ей вслед.
— Вторжение! — на бегу бросила Мышка.
Хлопнула дверь.
По всей улице дети тащили из дому ножи, вилки, консервные ножи, а то и кочергу
или кусок старой печной трубы.
Любопытно, что волнение и суматоха охватили только младших. Старшие, начиная лет
с десяти, смотрели на все это свысока и уходили гулять подальше или с достоинством
играли в прятки и с мелюзгой не связывались.
Тем временем отцы и матери разъезжали взад и вперед в сверкающих хромированных
машинах. В дома приходили мастера — починить вакуумный лифт, наладить подмигивающий
телевизор или задуривший продуктопровод. Взрослые мимоходом поглядывали на озабоченное
молодое поколение, завидовали неуемной энергии разыгравшихся малышей, снисходительно
улыбались их буйным забавам и сами, пожалуй, были бы не прочь позабавиться с детишками,
да солидному человеку это не пристало...
— Эту, эту и еще эту, — командовала Мышка, и ребята выкладывали перед ней разнокалиберные
ложки, штопоры и отвертки. — Это давай сюда, а это туда. Не так! Вот сюда, неумеха!
Так. Теперь не мешайся, я приделаю эту штуку, — она прикусила кончик языка и озабоченно
наморщила лоб.
— Вот так. Понятно?
— Ага-а! — завопили ребята.
Подбежал двенадцатилетний Джозеф Коннорс.
— Уходи! — без обиняков заявила Мышка.
— Я хочу с вами играть, — сказал Джозеф.
— Нельзя! — отрезала она.
— Почему это?
— Ты будешь насмехаться.
— Честное слово, не буду.
— Нет уж. Знаем мы тебя. Уходи, а то поколотим.
Подкатил на автоматических коньках еще один двенадцатилетний.
— Эй, Джо! Брось ты этих младенцев. Пошли!
Джозефу явно не хотелось уходить, он повторил не без грусти:
— А я хочу с вами.
— Ты старый, — решительно возразила Мышка.
— Не такой уж я старый, — резонно сказал Джо.
— Ты только будешь смеяться и испортишь все вторжение.
Мальчик на автоматических коньках громко, презрительно фыркнул.
— Пошли, Джо! Ну их! Все еще в сказки играют!
Джозеф поплелся прочь. И пока не завернул за угол, все оглядывался.
А Мышка опять захлопотала. При помощи своего разномастного инструмента она сооружала
непонятный
аппарат. Сунула другой девочке тетрадку и карандаш, и та под ее диктовку выводила
какие-то каракули. Жарко грело солнце, голоса девочек то звенели, то затихали.
А вокруг гудел город. Вдоль улиц мирно зеленели деревья. Только ветер не признавал
тишины и покоя и все метался по городу, по полям, по всей стране. В тысяче других
городов были такие же деревья, и дети, и улицы, и деловые люди в тихих солидных
кабинетах что-то говорили в диктофон или следили за экранами телевизоров.
Синее небо серебряными иглами прошивали ракеты. Везде и во всем ощущалось спокойное
довольство и уверенность, люди привыкли к миру и не сомневались: их больше не
ждет никакая беда. На всей земле люди были дружны и едины. Все народы в равной
мере владели надежным оружием. Давно уже достигнуто было идеальное равновесие
сил. Человечество больше не знало ни предателей, ни несчастных, ни недовольных,
а потому не тревожилось о завтрашнем дне. И сейчас полмира купалось в солнечных
лучах, и дремала, пригревшись, листва деревьев.
Миссис Моррис выглянула из окна второго этажа.
Дети. Она поглядела на них и покачала головой. Что ж, они с аппетитом поужинают,
сладко уснут и в понедельник пойдут в школу. Крепкие, здоровые. Она прислушалась.
Подле розового куста Мышка что-то озабоченно говорит... а кому? Там никого нет.
Странный народ дети. А другая девочка — как бишь ее? Да, Энн, — она усердно выводит
каракули в тетрадке. Мышка что-то спрашивает у розового куста, а потом диктует
подружке ответ.
— Треугольник, — говорит Мышка.
— А что это — тре...гольник? — с запинкой спрашивает Энн.
— Неважно, — отвечает Мышка.
— А как оно пишется?
— Тэ... рэ... е... — начинает объяснять Мышка, но у нее нехватает терпенья. —
А, да пиши, как хочешь! — и диктует дальше: — Перекладина.
— Я еще не дописала тре… гольник.
— Скорей, копуха! — кричит Мышка.
Мать высовывается из окна.
— ...у-голь-ник, — диктует она растерявшейся Энн.
— Ой, спасибо, миссис Моррис! — говорит Энн.
— Вот это правильно, — смеется миссис Моррис и возвращается к своим делам: надо
включить электромагнитную щетку, чтоб вытянуло пыль в прихожей.
А в знойном воздухе колышутся детские голоса.
— Перекладина, — говорит Энн.
Затишье.
— Четыре, девять, семь. А, потом Бэ, потом Фэ, — деловито диктует издали Мышка.
— Потом вилка, и веревочка, и шеста... шесту... шестиугольник!
За обедом Мышка залпом проглотила стакан молока и кинулась к двери. Миссис Моррис
хлопнула ладонью по столу.
— Сядь сию минуту, — велела она дочери. — Сейчас будет суп.
Она нажала красную кнопку кухарки-автомата, и через десять секунд в резиновом
приемнике что-то мягко стукнуло. Миссис Моррис открыла приемник, вынула запечатанную
банку с двумя алюминиевыми ручками, мигом вскрыла ее и налила в чашку горячего
супу.
Мышка ерзала на стуле.
— Скорей, мам! Тут дело о жизни и смерти, а ты…
— В твои годы я была такая же. Всегда дело о жизни и смерти. Я знаю.
Мышка торопливо глотала суп.
— Ешь помедленнее, — сказала мать.
— Не могу, меня Дрилл ждет.
— Кто это Дрилл? Странное имя.
— Ты его не знаешь, — сказала Мышка.
— Разве в нашем квартале поселился новый мальчик?
— Еще какой новый, — сказала Мишка, принимаясь за вторую порцию.
— Который же это — Дрилл? Покажи, — сказала мать.
— Он там, — уклончиво ответила Мышка. — Ты будешь смеяться. Bсe только дразнятся
да смеются. Фу, пропасть!
— Что же, этот Дрилл такой застенчивый?
— Да. Нет. Как сказать. Ох, мам, я побегу, а то у нас никакого вторжения не получится.
— А кто куда вторгается?
— Марсиане на Землю. Нет, они не совсем марсиане. Они... ну, не знаю. Вон оттуда,
— она ткнула ложкой куда-то вверх.
— И отсюда. — Миссис Моррис легонько тронула разгоряченный лоб дочери.
Мышка возмутилась:
— Смеешься! Ты рада убить и Дрилла и всех!
— Нет-нет, я ничего плохого не хотела сказать. Так этот Дрилл — марсианин?
— Нет. Он... ну, не знаю. С Юпитера, что ли, или с Сатурна, или с Венеры. В общем,
ему трудно пришлось.
— Могу себе представить! — Мать прикрыла рот ладонью, пряча улыбку.
— Они никак же могли придумать, как бы им напасть на Землю.
— Мы неприступны, — с напускной серьезностью подтвердила мать.
— Вот и Дрилл так говорит! Это самое слово, мам: не-при…
— Oй-oй, какой умный мальчик. Какие взрослые слова знает.
— Ну и вот, мам, они все не могли придумать, как на нас напасть. Дрилл говорит...
он говорит, чтоб хорошо воевать, надо найти новый способ застать людей врасплох.
Тогда непременно победишь. И еще он говорит, надо найти помощников в лагере врага.
— Пятую колонну, — сказала мать.
— Ага. Так Дрилл говорит. А они всё не могли придумать, как застать Землю врасплох
и как найти помощников.
— Не удивительно. Мы ведь очень сильны, — засмеялась мать, убирая со стола.
Мышка сидела и смотрела в одну точку, словно видела перед собой все, о чем рассказывала.
— А потом в один прекрасный день, — продолжала она театральным шепотом, — они
подумали о детях!
— Вот как! — восхитилась миссис Моррис.
— Да, и они подумали: взрослые вечно заняты, они не заглядывают под розовые кусты
и не шарят в траве.
— Разве что когда собирают грибы или улиток.
— И потом он говорил что-то такое про мери-мери.
— Мери-мери?
— Ме-ре-ния.
— Измерения?
— Ага! Их четыре штуки! И еще говорил про детей до девяти лет и про воображение.
Он ужасно забавно разговаривает.
Миссис Моррис устала от этой болтовни.
— Да, наверно, это очень забавно. Но твой Дрилл тебя заждался. Уже поздно, а надо
еще умыться перед сном. Так что, если хочешь поспеть с вашим вторжением, беги
скорей.
— Ну-у, еще мыться! — заворчала Мышка.
— Обязательно! И почему это все дети боятся воды? Во все времена все дети не любили
мыть уши.
— Дрилл говорит, мне больше не надо будет мыться, — сказала Мышка.
— Ах, вот как?
— Он всем ребятам так сказал. Никакого мытья. И нe надо рано ложиться спать, и
в субботу можно по телевизору смотреть целых две программы!
— Ну, пускай мистер Дрилл не болтает лишнего. Вот я пойду поговорю с его матерью
и...
Мышка пошла к двери.
— И еще есть такие мальчишки — Пит Бритц и Дейл Джеррик, мы с ними ругаемся. Они
уже большие. И они над нами насмехаются. Они еще хуже родителей. Даже не верят
в Дрилла. Воображалы такие, задаются. Потому что они уже большие. Могли бы быть
поумнее. Сами недавно были маленькие. Я их ненавижу хуже всех. Мы их первым делом
убьем.
— А нас с папой после?
— Дрилл говорит, вы опасные. Знаешь почему? Потому что вы не верите в марсиан!
А они позволят нам править всем миром. Ну, не нам одним, ребятам из соседнего
квартала тоже. Я, наверно, буду королевой.
Она отворила дверь.
— Мам!
— Да?
— Что такое лог-ги-ка?
— Логика? Понимаешь, детка, это когда человек умеет разобраться, что верно, а
что неверно.
— Дрилл и про это сказал. А что такое впе-ча-тли-тель-ный? — Мышке понадобилась
целая минута, чтоб выговорить такое длиннющее слово.
— А это... — мать опустила глаза и тихонько засмеялась. — Это значит — ребенок.
— Спасибо за обед! — Мышка выбежала вон, потом на миг снова заглянула в кухню.
— Мам, я уж постараюсь, чтоб тебе было не очень больно, правда-правда!
— И на том спасибо, — сказала мать.
Хлопнула дверь.
В четыре часа зажужжал вызов видеофона. Миссис Моррис нажала кнопку, экран осветился.
— Здравствуй, Элен! — сказала она.
— Здравствуй, Мэри. Как дела в Нью-Йорке?
— Отлично. А в Скрэнтоне? У тебя усталое лицо.
— У тебя тоже. Сама знаешь, дети. Путаются под ногами.
Миссис Моррис вздохнула.
— Вот и Мышка тоже. У них тут сверхвторжение.
Элен рассмеялась:
— У вас тоже малыши в это играют?
— Ох, да. А завтра все помешаются на головоломках и на механических «классах».
Неужели году в сорок восьмом мы тоже были такие несносные?
— Еще хуже. Играли в японцев и нацистов. Не знаю, как мои родители меня терпели.
Ужасным была сорванцом.
— Родители привыкают все пропускать мимо ушей.
Короткое молчание.
— Что случилось, Мэри?
Миссис Моррис стояла, полузакрыв глаза, медленно, задумчиво провела языком по
губам. Вопрос Элен заставил ее вздрогнуть.
— А? Нет, ничего. Просто я задумалась обо всем этом. Насчет того, чтобы пропускать
мимо ушей, и вообще. Неважно. О чем это мы говорили?
— Moй Тим прямо влюбился в какого-то мальчишку по имени Дрилл... кажется, так
его зовут.
— Наверно, это у них новый пароль. Моя Мышка тоже увлекается этим Дриллом.
— Вот не думала, что это и до Нью-Йорка докатилось. Видно, перекидывается от одного
к другому. Какая-то эпидемия. Я тут разговаривала с Джозефиной, она говорит, ее
детишки тоже помешались на новой игре, а это ведь Бостон. Всю страну охватило.
В кухню вбежала Мышка выпить воды. Миссис Моррис обернулась.
— Ну, как дела?
— Почти все готово, — ответила Мышка.
— Прекрасно! А это что такое?
— Бумеранг. Смотри!
Это было что-то вроде шарика на пружинке. Мышка кинула шарик, пружинка растянулась
до отказа... и шарик исчез.
— Видала? — сказала Мышка. — Хоп! — Она согнула палец крючком, шарик вновь очутился
у нее в руке, и она защелкнула пружинку.
— Ну-ка, еще раз, — попросила мать.
— Не могу. В пять часов вторжение. Пока! — и Мышка вышла, пощелкивая своей игрушкой.
С экрана видеофона засмеялась Элен.
— Мой Тим сегодня утром тоже притащил такой бумеранг, я хотела поглядеть, как
он действует, но Тим ни за что не хотел показать. Потом я попробовала сама, но
ничего не получилось.
— Ты не впе-ча-тли-тель-ная, — сказала Мэри Моррис.
— Что?
— Так, ничего. Я подумала о другом. Тебе что-то было нужно, Элен?
— Да, я хотела спросить, как ты делаешь то печенье, черное с белым...
Лениво текло время. Близился вечер. Солнце опускалось в безоблачном небе. По
зеленым лужайкам потянулись длинные тени. А ребячьи крики и смех все не утихали.
Одна девочка вдруг с плачем побежала прочь. Миссис Моррис вышла на крыльцо.
— Кто это плакал, Мышка? Не Пегги-Энн?
Мышка что-то делала во дворе, подле розового куста.
— Угу, — ответила она, не разгибаясь. — Пегги-Энн трусиха. Мы больше не будем
с ней играть. Она уж очень большая. Наверно, она вдруг выросла.
— И поэтому заплакала? Чепуха. Отвечай мне, как полагается, не то сейчас же
пойдешь домой!
Мышка круто обернулась, испуганная и злая.
— Да не могу я сейчас! Скоро уже время. Ты прости, я больше не буду.
— Ты что же, ударила Пегги-Энн?
— Нет, честное слово! Вот спроси ее! Это из-за того, что... ну, просто она трусиха,
задрожала — хвост поджала.
Кольцо ребятни теснее сдвинулось вокруг Мышки; озабоченно хмурясь, она что-то
делала с разнокалиберными ложками и четырехугольным сооружением из труб и молотков.
— Вот сюда и еще сюда, — бормотала она.
— У тебя что-то не ладится? — спросила миссис Моррис.
— Дрилл застрял. На полдороге. Нам бы только его вытащить, тогда будет легче.
За ним и другие пролезут.
— Может, я вам помогу?
— Нет, спасибо. Я сама.
— Ну, хорошо. Через полчаса мыться, я тебя позову. Устала я на вас смотреть.
Миссис Моррис ушла в дом, села в кресло и отпила глоток пива из неполного стакана.
Электрическое кресло начало массировать ей спину. Дети, дети. У них и любовь
и ненависть — все перемешано. Сейчас ребенок тебя любит, а через минуту ненавидит.
Странный народ дети. Забывают ли они, прощают ли в конце концов шлепки, и подзатыльники,
и резкие слова, когда им велишь — делай то, не делай этого? Как знать... Может
быть, ничего нельзя ни забыть, ни простить тем, у кого над тобой власть — большим,
непонятливым и непреклонным?
Время шло. За окнами воцарилась странная, напряженная тишина, словно вся улица
чего-то ждала.
Пять часов. Где-то в доме тихонько, мелодично запели часы: «Ровно пять, ровно
пять, надо время не терять!» — и умолкли.
Урочный час. Час вторжения.
Миссис Моррис засмеялась про себя.
На дорожке зашуршали шины. Приехал муж. Мэри улыбнулась. Мистер Моррис вышел
из машины, захлопнул дверцу и окликнул Мышку, все еще поглощенную своей работой.
Мышка и ухом не повела. Он засмеялся и постоял минуту, глядя на детей. Потом
поднялся на крыльцо.
— Добрый вечер, дорогая.
— Добрый вечер, Генри.
Она выпрямилась в кресле и прислушалась. Дети молчат, все тихо. Слишком тихо.
Муж выколотил трубку и набил заново.
— Чудесный выдался денек. Живешь и радуешься.
Ж-ж-жж.
— Что это? — спросил Генри.
— Не знаю.
Она вскочила, поглядела расширенными глазами. Хотела что-то сказать — и не сказала.
Смешно. Нервы расходились.
— Дети там ничего плохого не натворят? — промолвила она. — Может быть, они затеяли
какую-то опасную игру?
— Да нет, у них там только трубы и молотки. А что?
— Никаких электрических приборов?
— Ничего такого, — сказал Генри. — Я смотрел.
Мэри прошла в кухню. Жужжанье продолжалось.
— Все-таки ты им лучше скажи, чтоб кончали. Уже шестой час. Скажи им... — Она
прищурилась. — Скажи, пускай отложат вторжение на завтра. — Она засмеялась немножко
неестественным смехом.
Жужжанье стало громче.
— Что они там делают? Пойду, в самом деле, погляжу.
Взрыв!
Глухо ухнуло, дом шатнуло. И в других домах, на других улицах раздались взрывы.
У миссис Моррис вырвался отчаянный вопль.
— Там, наверху! — бессмысленно закричала она, не думая, не рассуждая.
Быть может, она что-то заметила краем глаза; быть может, ощутила незнакомый
запах или уловила незнакомый звук. Некогда было спорить с Генри, убеждать его.
Пускай думает, что она сошла с ума. Да, пускай! С воплем она кинулась вверх
по лестнице. Не понимая, о чем она, муж бросился следом.
— На чердаке! — кричала она. — Там, там!
Это был жалкий предлог, но как еще заставишь его скорей подняться на чердак.
Скорей, успеть... о боже!
Во дворе — новый взрыв. И восторженный визг, как будто для ребят устроили невиданный
фейерверк.
— Это не на чердаке! — крикнул Генри. — Это во дворе!
— Нет, нет! — задыхаясь, еле живая, она пыталась открыть дверь. — Сейчас увидишь!
Скорей! Сейчас увидишь!
Наконец, они ввалились на чердак. Мэри захлопнула дверь, повернула ключ в замке,
вытащила его и закинула в дальний угол, в кучу всякого хлама. И как в бреду,
захлебываясь, стала выкладывать все подряд. Она не могла удержаться. Наружу
рвались неосознанные подозрения и страхи, что весь день тайно копились в душе
и перебродили в ней, как вино. Все мелкие разоблачения, открытия и догадки,
которые тревожили ее с самого утра и которые она так здраво, трезво и рассудительно
критиковала и отвергала. Теперь все это взорвалось и потрясло ее.
— Ну вот, ну вот, — всхлипывая, она прислонилась к двери. — Тут мы в безопасности
до вечера. Может, потом мы потихоньку выберемся. Может, нам удастся бежать!
Теперь взорвался Генри, но по другой причине.
— Ты что, рехнулась? Какого черта ты закинула ключ? Знаешь, милая моя!..
— Да, да, пускай рехнулась, если тебе так легче, только оставайся здесь!
— Хотел бы я знать, как теперь отсюда выбраться!
— Тише. Они услышат. О господи, они нас найдут...
Где-то близко — голос Мышки. Генри умолк на полуслове. Все вдруг загудело, зашипело,
поднялся визг и смех. Внизу упорно, настойчиво жужжал сигнал видеофона — громкий,
тревожный. «Может, это Элен меня вызывает? — подумала Мэри. — Может, она хочет
мне оказать... то самое, чего я жду?»
В доме раздались шаги. Гулкие, тяжелые.
— Кто там топает? — гневно говорит Генри. — Кто смел вломиться в мой дом?
Тяжелые шаги. Двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят пар ног. Пятьдесят человек
вошли в дом. Что-то гудит. Хихикают дети.
— Сюда! — кричит внизу Мышка.
— Кто там? — в ярости спрашивает Генри. — Кто там ходит?
— Тс-с. Ох, нет, нет, нет! — умоляет жена, цепляясь за него. — Молчи, молчи.
Может, они еще уйдут.
— Мам! — зовет Мышка. — Пап!
Молчание.
— Вы где?
Тяжелые шаги, тяжелые, тяжелые, страшно тяжелые. Вверх по лестнице. Это Мышка
их ведет.
— Мам? — Неуверенное молчание. — Пап? — Ожидание, тишина.
Гуденье. Шаги по лестнице, ведущей на чердак. Впереди всех — легкие, Мышкины.
На чердаке отец и мать молча прижались друг к другу, их бьет дрожь. Электрическое
гуденье, странный холодный свет, вдруг просквозивший в щели под дверью, незнакомый
острый запах, какой-то чужой, нетерпеливый голос Мышки — все это, непонятно
почему, проняло, наконец, и Генри Морриса. Он стоит рядом с женой в тишине,
во мраке, и его трясет.
— Мам! Пап!
Шаги. Негромкое гуденье. Замок плавится. Дверь настежь. Мышка заглядывает внутрь
чердака, за нею маячат огромные синие тени.
— Чур-чура, я нашла! — говорит Мышка.
http://www.vokrugsveta.com/