Иногда города, погибнув физически, остаются в речи, в составе привычных словосочетаний. «Вавилонское столпотворение», «трубы иерихонские», «троянский конь», «тмутараканский идол»...

Среди часто поминаемых, но давно не существующих городов-фантомов числится и Карфаген, основанный финикийскими колонистами в IX веке до н. э., будто бы даже раньше, чем был заложен Рим — город, именуемый Вечным.

---

Что такое Карфаген?

Надпись на карте рядом со значком, которым обозначают исторические руины. Сами руины, куда приезжают толпы туристов, коллекционирующих впечатления.

Наконец, фраза, произносимая гидами в туристских автобусах на всех языках — от ирландского до японского: «Карфаген должен быть разрушен».

Спросите гида, почему «должен», зачем «должен» — ответом вам будет удивлённое: «Так сказал Катон». И ты вдруг начинаешь понимать, что в памяти людей не осталось никаких материальных примет этого города: ни стен, ни башен, ни идола, ни даже какого-нибудь деревянного коня; один лишь боевой клич римского сенатора звучит в веках. Невероятно!..

---

Мозаика IV в. н. э., изображающая карфагенскую усадьбу

Как известно, идеи, особенно прогрессивные и агрессивные, время от времени становятся материальной силой.

Призыв, которым сенатор Катон заканчивал свои речи, в конце концов возымел действие. В 146 г. до н. э. римское войско разрушило и сожгло Карфаген, а его территория была распахана и засеяна солью, чтобы ничто живое не выросло на проклятой земле.

Представим себе масштаб этой разрушительной работы: население Карфагена приближалось в ту пору к 700 тысячам человек, а площадь составляла около 20 квадратных километров. Так закончилась III Пуническая война, знакомая нам (по крайней мере, людям старшего поколения) из школьного курса истории.

Больше ста лет земля Карфагена стояла пустой. Но слишком удобен был залив на севере Африки для торгового и военного порта; слишком выгодным было его геополитическое, как сказали бы сейчас, положение.

И вот, в 29 году до н. э. Юлий Цезарь повелел на месте Карфагена устроить колониальный город — с прямыми улицами, амфитеатром, форумом, термами и другими признаками римской цивилизации. Однако просуществовал новый город не столь долго, как его предшественник.

В 439 г. н. э. вандалы во главе с королём Гензерихом разгромили римские войска, и Карфаген стал столицей их государства. Через сто лет он перешёл к византийцам и прозябал в провинциальной тиши, пока арабы в 698 году опять не смели его с лица земли — на сей раз уже безвозвратно.

Электрический поезд Северной железной дороги Туниса пересекал по дамбе Тунисское озеро — лагуну Средиземного моря. В кармане у меня был билет до станции Карфаген-Ганнибал и обратно.

Я путешествовал один и — слава Богу! — в иноязычной среде, поэтому был избавлен от необходимости отвечать улыбкой понимания на бессмертное высказывание Катона, процитированное соседом. «Спокойствие моих ушей давало полную свободу глазам моим заниматься наружностию предметов, особливо лицами» (Карамзин).

Шесть железнодорожных станций, подобно межевым столбам, напоминают о границах великого города: Карфаген-Бирса, Карфаген-Дермеш, Карфаген-Ганнибал, Карфаген-Президент (поблизости вилла президента Туниса), Гамилькар...

Но открывает этот ряд станция с хрупким женским именем «Саламбо» — знак благодарности писателю Флоберу, автору романа из жизни Карфагена. Спрашивается, почему бы не назвать станцию — Флобер? Но имя жрицы Саламбо для арабского уха, пожалуй, благозвучнее: вроде бы слышится «салам» или «шолом», — в общем, что-то семитское.

Теперешние насельники этой земли — арабы — родня исчезнувшим финикийцам-карфагенянам. Те и другие — «дети Авраама», то есть, происходят от семитского корня. К тому же, название «Флобер» косвенно напоминало бы о колониальном прошлом: до 1956 года Тунисом владела Франция.

К счастью, французский язык остался здесь в качестве второго государственного. Иначе как бы ориентироваться иностранцу в стружечных завитках арабской графики? А так — видишь в окне эмалевую табличку Salambo и выходишь на чистенький бетонный перрон, заранее зная, что недалеко отсюда карфагенская достопримечательность — святилище богини Тиннит, оно же — Тофет Саламбо.

Гюстав Флобер посетил эти места весной 1858 года. Очевидно, к тому времени он уже прочитал учёные штудии о Карфагене и решил «привязать к местности» события будущего романа (раньше у нас такие поездки назывались «творческая командировка писателя»).

Поэтому записки Флобера «Путешествие в Карфаген» местами напоминают отчёт о топографической съёмке: «Если повернуться лицом к Хаммам-Лифу, видишь равнину, а за ней озеро, и если стоять правым боком ко входу в церковь Святого Людовика, то напротив видны оба порта, полоска зелени и море...»

Или: «Если с красноземного холма у подножия Сиди-бу-Саида смотреть на Карфаген, все неровности местности отсюда до Бирсы сглаживаются. Бирса скрывает от меня часть озера, я снова вижу его правее, около Туниса». Редко вместо описаний местности в дневнике появляются чисто писательские детали: буро-зелёные деревья, сверкающее пурпурным щитом солнце, неизвестная мадемуазель Розенберг с маленькими чёрными усиками и т. п.

Читая флоберовские записки, испытываешь мелкое тщеславие: и я там был.

Итак, если сойти с электрического поезда Северной железной дороги на станции Саламбо и стать лицом к морю, слева будет холм Бирса, увенчанный охристого цвета церковью Святого Людовика, справа — Тунисское озеро, а впереди — широкая улица, образованная двумя рядами богатых вилл.

Улица имени великого полководца Ганнибала, чуть было не взявшего Рим во время II Пунической войны, была покрыта тонким слоем желтоватой пыли.

От моих шагов пыль разлеталась по сторонам или взвивалась крохотными гейзерами. Должно быть, подумал я, знойный сирокко принёс её с безжизненных плоскогорий Сахары, и она легла на асфальт, подобно нашей снежной пороше.

Ограды усадеб по обе стороны улицы были сложены из ноздреватого песчаника, и это навело меня на другую версию происхождения пыли. Песчаник — камень мягкий, пористый; возможно, это из него сыплются мельчайшие частички.

Этакие природные песочные часы, заведённые миллионы лет тому назад. Я провёл рукой по шероховатой плите — на ладони остался желтоватый налёт, как от цветка одуванчика. Возможно, эта пыль составляла когда-то панцирь доисторического насекомого или моллюска.

Стоял ноябрь, но в природе не было заметно и следа увяданья. С каменных оград свисали плети роз, бугенвилей и гибискусов с избыточно роскошными, на наш северный взгляд, соцветиями; за ними виднелись верхушки надменных олеандров, усыпанные алебастровыми цветками; дальше, в глубине усадеб, замерли фруктовые деревья.

Над всем этим великолепием царили финиковые пальмы с гроздьями прозрачных розоватых плодов и скошенными чёлками резных листьев.

Когда на плоскогорьях Сахары, ныне безжизненных, ещё паслись слоны — живые танки армии Ганнибала, — в садах карфагенской аристократии произрастали, как и теперь, красивые и полезные растения.

«Это было в Мегаре, предместье Карфагена, в садах Гамилькара» — так начинается роман «Саламбо», и здесь нет художественного вымысла.

Виллы и поместья карфагенской знати не уступали римским. Под шорох пальмовых листьев хозяева вилл наслаждались экзотическими винами и яствами, обсуждали новые морские походы и дела страны.

Карфагеняне были потомками жителей Ханаана — ближневосточного народа, упоминаемого в Библии. Из родных мест близ Иордана их вытеснили израильтяне.

Благодаря своей энергии, предприимчивости и настойчивости хананеяне, известные грекам, как финикийцы, а римлянам как пунийцы, постепенно расселились по берегам Средиземного моря, в западной его части.

С аборигенами захваченных земель финикийцы предпочитали не воевать, а договариваться, порой пуская в ход хитрость. Легендарная царица Дидона попросила у африканского князька кусок земли размером с бычью шкуру.

Простодушный туземец, конечно, не сообразил, что шкуру можно распустить на тонкие ремешки и очертить ими участок... Так Дидона получила Бирсу, что и означает «Бычья шкура». Там возник центр будущего Картхадашта — Карфагена — Нового Города (а попросту, Новгорода).

Скоро «на берегу пустынных волн» появилась крепость, застучали топоры кораблестроителей, зашумело торжище, а на целинных землях Средиземноморья зашумели оливковые рощи, зазеленели виноградники, поднялись плантации финиковых пальм, привезённых сюда из Месопотамии. Финикийцы любили финики.

«Карфаген был в своё время богатейшим городом мира. Сельское хозяйство, лежавшее в основе его благосостояния, почиталось занятием почётным, и знаменитый Магон оставил сельскохозяйственный трактат, который считался в древности образцовым, и по повелению римского сената был переведён как руководство для италийских землевладельцев» (Т. Моммзен).

Рассказывают, что именно великолепные карфагенские оливки навели сенатора Катона на мысль о необходимости уничтожения Карфагена — процветающего, несмотря на войны, города. Он побывал здесь в составе римского посольства в середине II века до н. э. и набрал пригоршню плодов в кожаный мешочек.

В Риме Катон предъявил сенаторам роскошные оливки, заявив с обезоруживающей прямотой: «Земля, где они растут, расположена всего в трёх днях морского перехода». Именно в тот день впервые прозвучала фраза, благодаря которой Катон вошёл в историю. Катон понимал толк и в оливках, и в судьбах мира: он был агрономом и писателем...