Первым на индийской земле вас встречает четырехрукий Шива. Самый грозный из богов, разрушитель обветшалых вселенных, пляшущий на трупе поверженного им демона, — он стоит при входе в крытую галерею, которой вы идете из самолета в аэровокзал Дели.

Очевидно, такое невозможно ни в какой иной стране. Подлинный, изваянный много веков назад каменный Осирис где-нибудь на проспекте в Каире — лишь украшение города, приманка для туристов; рельефный Шива в делийском аэропорту (современная работа) — бог, которому поклонялись тысячи лет назад и молятся сегодня. В частности, его считают патроном водителей…

Представляете себе золотоусого Перуна в аэропорту Борисполь, — да еще при условии, что это бог «живой», а не музейный, что ему приносят жертвы киевляне двадцать первого века?! А Шива постарше Перуна, и очень намного…

---

Наверное, всему виной невообразимое индийское постоянство. Чего? Да всего.

Уклада жизни, отношений, верований, взглядов на мир и на самих себя. Индийцы, конечно, могут делать «зеленую революцию», внедряя высокоурожайные сорта хлеба, и запускать собственные спутники, и обзаводиться отечественными атомными бомбами, но… Остается нечто сердцевинное, нерушимое, в сравнении с чем традиции других народов кажутся несколько поверхностными и — как бы это сказать? — декоративными.

…Новенький храм, открытый для посещения лишь в декабре 1998 года, известный гостям, как «Слава Индии», носит своеобразное местное название «Шри Шри Радха Партхасаратхи мандир», что значит «Храм святой-святой Радхи и Того, кто ездит на колеснице».

На колеснице ездил красавец Кришна, бог в образе пастушеского принца, жених красавицы Радхи… «Слава Индии» огромна и роскошна: три великолепных башни в старинном, слегка модернизированном стиле высятся над горой, где, говорят, никто никогда не жил, где строителям пришлось взрывать динамитом дикие скалы.

Думаю, архитектор Канвинде стяжает в веках не меньшую славу, чем творцы великих европейских соборов… У подножия многоцветных, ярких башен — целый городок: сложное плетение лестниц, магазин сувениров, кафе, где продают священную вегетарианскую пищу — прасад. Сотни бедняков каждый день на площадке напротив кафе получают бесплатный горячий обед, — работает всемирная благотворительная программа Общества сознания Кришны, «Пища для жизни»: кришнаиты вот так-то кормили народ и в воюющей Чечне, и под обстрелом в Боснии…

Рядом скромная, но чистая храмовая гостиница, служившая пристанищем и нам, двоим сотрудникам Национальной телекомпании Украины; общежитие монахов-брахмачарьев, лекционный зал с фойе для выставок; театр роботов(!), где движутся под фонограмму отлично сделанные куклы-божества, разыгрывая сцены из «Бхагавадгиты»*.

С опорной стены низвергается широкий искусственный водопад, бьют из бассейнов фонтаны, ночью все это волшебно подсвечено. А буквально через дорогу — совсем другой мир…

В этом мире не столь много перемен со времен Гуптов и Маурьев**, а может быть, и с более ранних.

И тогда, и сейчас типичный горожанин Индии — маленький, трудолюбивый, улыбчивый человек, ремесленник, торгующий своими изделиями, или только мастер, или только торговец, или, еще чаще, наемный работник у мастера и торговца…

Он безгранично терпелив и неприхотлив. Даром, что за одиннадцать лет, прошедших между двумя моими поездками в Индию, на вывесках, облепляющих дома сверху донизу, появились слова «компьютер» и «Интернет»!

Суть не в них. Все первые этажи заняты лавками и кустарными мастерскими, обслуживающими эти лавки. Торгуют в основном мелочевкой, от носков до бижутерии, и продуктами питания.

Рядом в открытых помещениях или прямо на улице варят, жарят, колотят по железу, шлифуют камень. Нередко товар выставлен на лотках, а то и просто разложен на земле, ибо назвать эту грязь с вкраплениями асфальта тротуаром не хватит воображения.

В узком проходе между торгующими носятся с утиным кряканьем гудков молодые ребята на «скутерах» — так здесь называют мотороллеры, — только успевай поворачиваться; проезжают шаткие, с брезентовыми будками моторикши; бродят, роняя слюни, кроткие и вездесущие уличные коровы.

Словом, муравейник, беспрерывно и ощутимо напоминающий о том, что в стране миллиард жителей. Кто не продает, не покупает и не мастерит, сидит под домами, завернувшись в тряпье. Это нищие. Но о них после…

Тут они проводят всю (без исключений!) свою жизнь: хозяева, работники, их старики-родители, их жены и дети. На вторых этажах и выше, на балконах и галереях ревут старые магнитофоны, предпочтение — национальной музыке. Кажется, идет негласное соревнование: у кого из жильцов мощнее динамики…

Думаю, большинство этих людей никогда, на протяжении многих поколений, не покидало родной квартал. А зачем? Дети чуть ли не с младенчества начинают помогать родителям.

Отгоняв короткую юность на «скутерах», становятся за прилавок или берутся за рабочие инструменты. Родив собственных детей, учат их все тому же делу. Приняв в наследство лавку, мастерскую, сами садятся хозяйчиками. Под хрип магнитофонов — стареют, дряхлеют, исчезают… Ничего, кроме узко-житейских интересов.

Ничего, кроме обыденности. Правда… и абсолютная ложь. У этих маленьких людей, с головою погруженных в быт, грандиознейшая мифическая космогония. Она потрясает, словно откровения самых безумных астрофизиков. Плоскую землю с раскинувшимися «двипами» — материками венчает гора Меру.

Вокруг горы вращаются светила, на ее склонах блистают дворцы богов, а под ней уходят вниз ярусами непостижимые подземные миры. И все это заключено в скорлупу гигантского яйца. Далеко не единственного! Бесконечное множество яиц-вселенных плавает в безмерном пространстве.

Каждое из них существует 24 тысячи божественных лет, что равняется 8640 миллионам лет человеческих (откуда эти цифры, столь близкие к нынешним оценкам возраста мироздания?!). Но миров столь много, что нет секунды, в которую не родился бы новый космос, и нет мига, когда бы не погиб ветхий… Новорожденные универсумы выплывают из пор на необъятном теле Маха-Вишну; а сам бог богов возлежит вне физического пространства-времени на чудовищном змее, среди волн причинного океана…

Уточню: мировосприятие было и остается вселенским у целого народа, а не у отдельно взятого индийца. Рядовой гражданин живет интересами, о которых я писал выше. Как же могло возникнуть столь явное противоречие?.. Задать индийцу вопрос, верит ли он в Бога, столь же нелепо, как спросить, дышит ли он. Это даже не вера, а почти неосознанное ощущение. Божество разлито во всем.

Есть большие храмы, вроде описанной мною «Славы Индии» или Бирла-Темпла, — выстроенного семьей богачей Бирла в Дели, в начале прошлого века, святилища довольно-таки мещанского вида, с раскрашенными статуями слонов в натуральную величину. (Впрочем, детская душа индийца размалеванным куклам радуется искренне: видел я в городе Вриндаване, в храмовом дворе, двадцатиметровых, ярких, словно пластмассовые пупсы, чудо-обезьяну Ханумана и слоноголового бога Ганешу…)

Но тут же, рядом с великанами, ютятся крошечные, наивно декорированные молельни; более того, среди толчеи базарных улиц вдруг мелькнет храмик величиной с телефонную будку, а в нем, на алтаре, пестро одетые мурти, куколки божеств…

Даже оказавшись в салоне такси, — как правило, дряхлого черно-желтого «амбасадора» с простуженным гудком и счетчиком снаружи, — непременно найдешь там картинку или статуэтку, о которой водитель скажет: «Ит из май год». Бог! Предмет веры таксиста может оказаться одним из двух главных персонажей индуизма, Шивой или Вишну, сикхским*** вероучителем гуру Нанаком или одним из современных «пророков», имя же им легион. Здесь раздолье самозванным мессиям.

На одном шоссе я видел строящийся храм некоего духовного наставника, в старинном стиле, размерами чуть меньше Софии Киевской… Наш приснопамятный Кривоногов, основатель «Белого братства», преуспел бы там однозначно; какой-нибудь Саи-Баба, след от машины которого целуют фанатики, и представляется мне удачливым «Юоанном Свами»… Доверчивый народ! Нет, — скорее, народ, не склонный придавать слишком много значения таким пустякам, как личности и личные качества посредников между смертными — и Абсолютом.

Ну, конечно же! Именно Абсолютом. Никакого язычества, многобожия в Индии, пожалуй, нет, хотя, по некоторым данным, в стране насчитывается до 330 миллионов богов и божков, — по одному на каждых трех жителей!.. Идол, одетый тщательно, как самая дорогая Барби, — лишь предмет, на котором проще сосредоточиться неграмотному, простодушному человеку, умеющему думать лишь о том, что перед глазами.

Почитателей икон «Богоматерь Умиление» или «Спас Ярое Око» никто ведь не называет язычниками… Кто способен обойтись без концентрации на картинке или статуе-мурти, обращается душой непосредственно к Источнику Сущего. Кто не приучен мыслить абстрактно, может дарить свою любовь кумиру в алтаре — запредельный оригинал изображения примет посланный импульс…

Итак, заметим: нормальный путь мысли и чувства для рядового, предельно «забытовленного» индийца — от частного к общему, через образ к сути. Уяснив это для себя, пойдем дальше.

Обилие божеств рождает поразительную веротерпимость. В противном случае все эти суетливые труженики давно перегрызли бы друг другу горло… Но почему должны спорить между собой, а тем более враждовать до смертоубийства люди, поклоняющиеся разным проявлениям или даже различным именам одного и того же непроявленного, неименуемого?

Порою мне кажется, что многие из индийцев любят всех богов сразу, как дети — героев сказок, каждого за его волшебные свойства или за необычные черты характера. Карлсона-который-живет-на-крыше — за веселый нрав, Винни-Пуха — за наивную хитрость…

В помянутом мною Бирла-Темпле несколько алтарей, и жуликоватый парень, выдавая себя за гида, ведет пойманного туриста от «лорда Вишну» к «лорду Будде», попутно указывая на стенах изображения богинь-шакти или джинских тиртханкаров****. Представляете себе под одной храмовой крышей распятие, михраб и тору?! А здесь нечто подобное вполне нормально.

Как же все-таки мысль практичного, цыганистого индийца взлетает к высотам космогенеза, доступным, казалось бы, лишь Эйнштейну? Видимо, умение «раствориться» в божестве и глубокая интуитивная терпимость к вере ближнего знаменуют некое фундаментальное качество — склонность ощущать себя частью надличного целого. Надо полагать, к этому привела многовековая житейская практика.

Живя для дела, для детей, почти отрицая себя как цель собственных усилий, чувствуя свою личность крошечной частицей гигантского народа в необъятной, но единой стране, — индиец, видимо, острее, чем жители иных частей света, ощущает себя включенным в нечто грандиозно-большое, безмерное. Будь то традиция, протяженная во времени, или мироустройство, развернутое и во времени, через миллиардолетние эры-кальпы, и в пространстве, где движутся бесчисленные миры-локи.
Здесь, очевидно, почти сняты привычные западные антиномии «мое — наше», «личное — общественное» и т.п.

«Хомо индикус» тесно приобщен к совокупному, коллективному бытию; он — представитель определенной религии, варны, джати*****, собственник или работник, сын, муж, отец, а уж в последнюю очередь «человек в себе»… Коллективная, скрепленная традиционной этикой душа миллионов людей-клеток, порознь часто не осознающих это общее бытие, но всегда пронизанных чувством бхакти, преданного служения сверхличному, — вот как я назвал бы индийский феномен!

Если в этой стране, да еще в среде не занятых рутинным трудом брахманов, рождается гениальный мыслитель и поэт, Вьяса, автор колоссальной «Махабхараты», или создатель «Рамаяны» Вальмики, — ему остается лишь переложить соборное самоощущение земляков в образы великих эпосов, в модели божественных вселенных.

Очевидно, благодаря описанному мною психическому состоянию, в каждом поколении воспроизводимому условиями жизни, индийский уклад невероятно древен и устойчив. Первыми из завоевателей — по крайней мере, первыми из известных — были свирепые кочевники арья, столь незаслуженно почитаемые нашими романтиками от истории под именем «благородных ариев», а то и вовсе сказочных «пахарей-ориев».

Настоящие арья, полудикие конники, подобные гуннам или монголам, стерли древнейшую из цивилизаций Индостана, — Хараппскую, ту, что еще четыре тысячи лет назад строила кирпичные города с канализацией и бассейнами в домах. Потом был провал в несколько столетий, из которого арья вышли уже вполне окультуренными, не рушащими, а строящими государства.

Они исповедовали религию, где мирно уживались арийские и хараппские боги. (Кстати, Шива относится к наиболее древним.) Степняков-разорителей переделала, переплавила эта странная, непобедимая в своем миролюбии земля…