Все началось с... ветра, сильного ветра с океана.

Раскидистая пыльная магнолия под окном встряхнулась, расправила тяжелые глянцевые листья, взмахнула белыми пахучими цветками — словно приготовилась к шквалу. В тот день мы не вышли в море с рыбаками.

---

Я сидел на берегу, ожидая ливня, и тут заметил неподалеку колоритную группу, расположившуюся у старой рыбацкой лодки, — троих чернокожих ребят, одетых в лохмотья, с вьющимися смоляными волосами, ребят, которые раскладывали вокруг себя какие-то мешочки и корзины. Они то и дело наклонялись к своей поклаже, что-то шептали, делали руками какие-то странные движения.

Я подошел поближе и предложил им показать свое искусство. Один из ребят сделал неуловимый жест: из корзинки тут же вынырнула юркая головка с характерным капюшоном. Кобра! «Очки» тут же грозно уставились на меня, но вот змея быстро развернулась, отвлеченная сжатой в кулак ладонью заклинателя-укротителя.

Я присел на корточки рядом с живописной группой. Говорили они очень быстро на местном наречии, как потом выяснилось — телугу, непонятном даже самим сингалам, давним обитателям Шри-Ланки.

Старший группы, его звали Калуа, понимал пару слов по-английски. Я спросил, кто они. Калуа ответил, что они — ланкийские цыгане, зарабатывающие представлениями с ядовитыми змеями — кобрами и гадюками — и удавами. (На самом деле мои заклинатели оказались представителями ведда, древнейшего пласта населения Индостана, относящегося к австралоидам, давно исчезнувшим в большинстве районов Индии и Цейлона).

— А где ваш дом?

— Недалеко, в Ашурадопуре. Можно туда поехать, посмотреть, как мы живем.
От такого предложения у меня сильно забилось сердце. Оставив змееловов на берегу, я тут же обратился за советом к ланкийцам, отвечающим за поездку.

— Ни в коем случае! В 50 километрах к северу уже стоят блок-посты, там тамилы-сепаратисты, случается всякое...
Разочарованный, я вернулся к своим заклинателям и спросил, как они сами добираются домой. Оказалось, на попутках, часа за два. И так каждый день, без всяких происшествий.

Надо было решаться. До вечера оставалось три часа: два на дорогу туда, час там и по темноте — обратно.

И мы с Антоном Беляковым, нашим фотографом и оператором, решились. Найти машину было делом трех минут. И вот уже коробки и мешки с гадами трясутся на задних сиденьях микроавтобуса, и мы мчимся на север. Океан давно исчез из виду, начался лес. Пятьдесят километров позади, семьдесят, сто...

— Где же деревня?
— А вот она!

...Красная латеритная дорога оборвалась у озера, а к деревне вела только узкая тропинка, по которой мы шли гуськом, подняв воротники и обходя всякую ползучую и летающую живность. Поселок выплыл из-за деревьев неожиданно.

Два десятка хижин, покрытых банановыми листьями; очаги с кипящим на них в котлах варевом, куча детей всех возрастов на земле и в люльках. Нас вышел приветствовать беззубый вождь в рваном, но чистом зеленом саронге.

Куда мы попали! Австралоиды ведда! Ланкийское племя, живущее на уровне неолита, ну, от силы, бронзового века... Ни света, ни радио, ни денег. Хотя нет, деньги все-таки были, если вообще медные монетки на браслетах у девушек можно было назвать деньгами. Вождя звали Синананга, он не говорил по-английски; переводили водитель-сингал и заклинатель Калуа.

Таким образом, перевод получался тройной — через английский и сингальский на телугу и обратно.

Синананге было 52 года, но выглядел он на все 70. У него не было ни одного зуба: любимая молодая (сравнительно) жена помогает разжевывать пищу.

Моется он редко, хотя озеро рядом. «Просто здесь так принято издавна». В пищу идет все, что движется, что можно поймать, зажарить или сварить.

В тот день, когда мы нагрянули, в большом котле варили «игуану». По крайней мере, такое название дошло до меня после серии переводов. На самом же деле то, наверняка, был представитель варанов, — их на острове великое множество. Здесь они заменяют кошек, возясь на помойках, охотясь на мышей и абсолютно никому не мешая.

Солнце стремительно садилось, и нужно было заснять главные действа, из-за которых, мы, собственно, и приехали, — обучение детей укрощению ядовитых змей.

Конечно, вначале зубы им удаляют, — на всякий случай. Калуа усадил в кружок нескольких малышей и стал показывать им, как обращаться со змеей: ни в коем случае не хватать за хвост, не махать руками перед мордой...

Словом, премудростей здесь много, на весь «курс» уходит не один месяц. Малыши трех-четырех лет умеют обращаться со взрослыми кобрами. Питоны здесь совсем ручные и, если вовремя их покормить, вообще безразлично относятся к тому, что с ними делают. Им всего-то нужен килограмм мышей в неделю!

Одна симпатичная маленькая девочка, заигравшись, подняла здоровенную кобру за хвост и стала раскачивать ее, заливаясь смехом.

Такого издевательства очкастая королева джунглей стерпеть не могла и, извернувшись, совершила бросок. В мгновение ока девчушка выпустила змею и проворно отскочила. Та зашипела и убралась в корзинку.

Стемнело. Большой костер выхватывал отдельные сценки деревенской жизни «доисторических» людей: мамашу, купающую на ночь крохотного сынулю и осторожно продувающую ему ушки и пупок; женщину, горько оплакивающую гибель мужа (нам так и не удалось выяснить, отчего он умер); нескольких туземок, просеивающих рис на завтра, — они так загляделись на нас, что не заметили, как просыпали на землю половину зерна...

...Мы были первыми белыми гостями у этого племени. Моя сумка с деньгами и документами несколько часов простояла, забытая мной, на соломенной циновке в центре деревни. Никто не прикоснулся к ней. Уверен, что у «цыган» и в мыслях не было что-то украсть у нас.

Нужно было уезжать; я снял свои белые носки и подарил сыну Калуа, — больше у меня ничего не было, ведь мы собирались в лес впопыхах. Он прижал их к груди и смотрел вслед машине, пока она не скрылась за поворотом.