Паллас и не медлил. После того, как к весне 1768 года были решены все организационные вопросы, он составляет более обстоятельный и точный план следования Оренбургской экспедиции (она была названа по расположению основной базы).

Сделать это академику позволила выполненная им за год пребывания в России большая работа по изучению необходимых литературных источников. Не сложно догадаться, что еще один язык, русский, за это время он успел выучить довольно сносно.

Надо заметить, что все тогдашние экспедиции охватывали районы, весьма далекие от основных баз. Исследования группы Палласа также отнюдь не начинались с Оренбурга и уж тем более не ограничивались его окрестностями. Выехав летом 1768 года, Паллас внимательно изучает и описывает земли в бассейне Оки, продвигаясь постепенно к Уралу.

Его интересуют во множестве валяющиеся на полях валуны, по поводу которых он замечает: «Всякому иностранному человеку может показаться еще чуднее, что при таком изобилии камня мощены улицы бревнами и досками». Он обращает внимание на заготовку русскими крестьянами большого количества грибов, среди которых и те, что считаются на его родине вредными, — например, грузди.

Академик с радостью расспрашивает встретившегося по пути «неученого врача» — местного знахаря о целебных травах. В другом месте его привлекает карстовая пещера, которую он исследует. С интересом «Петр Семенович» осматривает праздничный женский наряд в одной из мордовских деревень, замечая, что тот, пожалуй, не легче конского убора.

Паллас посещает винные заводы и безуспешно пытается убедить их хозяев ввести усовершенствования в производство; в ответ неизменно звучит обезоруживающий аргумент: «Такое уж обыкновение»... Встретив в Поволжье еще не описанное животное — дикую козу, он делает ее точное и образное описание. Обследование нефтяного ключа и серных источников, замеры древних развалин ІХ-ХІІ веков, описание рыб и рыбных промыслов на Волге… Всем этим и многим-многим другим Паллас занимается на протяжении первого года экспедиции.

Перезимовав в Симбирске, весной следующего года он выезжает в Самару, где планомерно и всесторонне изучает «сию изрядную страну». Ежедневно Паллас-ботаник регистрирует цветение все новых и новых растений. «В здешних местах весьма много редких и любопытства достойных насекомых», — отмечает Паллас-зоолог, наблюдая, помимо прочего, в степи сусликов и других животных.

С неподдельным интересом этнографа присутствует он на мордовской свадьбе, становится свидетелем национальных «игр и забав» калмыков и башкир. «Иностранный человек, увидев здешнее хлебопашество, конечно, придет в удивление», — рассуждает Паллас — специалист по сельскому хозяйству...

Передвигаясь по выжженной, раскаленной степи, где земля была покрыта трещинами, а высохшая трава нередко начинала самовозгораться, Паллас лишь к середине лета 1769 года добирается до Оренбурга. Здесь он обращает внимание на торговлю, подчеркнув, что Оренбург является главным пристанищем «азиатского торгу». Отсюда он продолжает двигаться сначала на восток, где изучает «дикие» места, а затем поворачивает на юг.

Чтобы хоть немного спастись от нестерпимой жары, Паллас нередко едет по ночам. Описывая занятия и промыслы яицких (уральских) казаков, он через какое-то время достигает Каспийского моря и впервые обследует часть Прикаспийской низменности. Узнав, что остров в море, на который он плавал, несколько лет назад поднимался выше над водой, он расспрашивает местных жителей о колебаниях уровня Каспия.

При этом академик сопоставляет эти сведения с климатическими данными и делает интересный вывод о зависимости уровня Каспийского моря от климата. Начавшиеся дожди и снегопады прерывают работу и вынуждают Палласа поехать в Уфу — зимовать.

В следующем, 1770 году, Паллас продолжает работать в основном на Урале, в южной его части. «Эти высокие непрерывные горы повсюду лесом покрыты и… так мокры, что во время дождевой погоды и на самом верху по топям и воде бродить надобно», — отмечает исследователь, и не случайно.

Дожди преследовали экспедицию все лето; временами тяжелый обоз едва тащился по размытым водой дорогам... Перевалив через уральский хребет, Паллас прибывает в Челябинск, откуда и совершает дальнейшие поездки.

Больно жалящие, огромные комары не мешают ему восхищаться «преизрядными тучными и плодоносными степями» и говорить об их неразумном использовании. С июня до середины августа ученый объезжает многочисленные рудники, осматривая места добычи медной и железной руды, а также золота.

В общей сложности, за лето третьего года экспедиции Паллас прошел с исследованиями по восточному склону Уральских гор почти 700 км. Опираясь на свои материалы, он впоследствии разработал схему общего строения Уральских гор, которая позднее легла в основу его теории образования горных систем Земли.

Болезнь глаз — «сияние света причиняло нестерпимую боль» — заставила прекратить работу в начале осени. Но главное было сделано, запланированные маршруты практически пройдены. Вместе с тем, проделав такое путешествие по Российской империи, Паллас начинает понимать, что впереди остается не менее важная для исследования территория.

И он разрабатывает получившие затем одобрение в Академии наук маршруты нового путешествия — в Южную Сибирь.

Очередной этап странствий Палласа начался весною 1771 года. Но совершенно очевидно, что к этому времени здоровье членов экспедиции было подорвано.

Сказались ночевки в горящей степи, преодоление рек по ненадежному льду, блуждания в гиблых болотах, где лошади проваливались в трясину по голову, чередование невыносимой жары и холода, нехватка питьевой воды, капризные погоды, докучливые насекомые… А дороги, или, точнее, бездорожье! Россия издавна им «славилась»...

Практически все ближайшие спутники Палласа заболевают — кто простудился, у кого лихорадка, кто-то «показывал следы душевного возмущения». Один из помощников умер от цинги. Да и сам академик далеко не мог похвалиться здоровьем. Несмотря на все это, работа не прекращается, а ее объем не уменьшается. Может быть, Паллас был фанатиком или, как теперь принято в определенных случаях говорить, — трудоголиком?

Если называть этими словами очень добросовестно относящегося к своим обязанностям и невероятно трудоспособного человека, — пожалуй, да. Но, скорее всего, самого «Петра Семеновича» немало удивили бы подобные рассуждения. Для него такая жизнь, судя по всему, была обычной, нормальной. Равно как было нормой — выполнять свою работу качественно, чему способствовали острая наблюдательность и феноменальная память.

В сочетании с высочайшей научной честностью, все это обеспечивало ставшие легендарными точность и достоверность полученных результатов. Принято считать, что на описания Палласа до сих пор можно положиться, как на своего рода пересказанный словами фотографический снимок с натуры!..

Очередные километры, сотни, тысячи километров пути… Ученый-энциклопедист описывает березовые рощи и болота, осматривает в деревнях огороды, наблюдает за ловлей уток и за поведением очнувшихся от зимней спячки мышей; сообщает местные легенды о происхождении тех или иных географических названий, отмечает выносливость сибирских растений, осматривает алтайские заводы и рудники…

Обследуя степи и соленые озера Западной Сибири, постепенно, где по рекам (по Иртышу), где сухопутным путем экспедиция движется на юго-восток. Уже осенью она приходит в Красноярск, где становится ясным, что состояние здоровья ученых не позволит осуществить вторую часть задуманного исследования.

По крайней мере, так казалось тогда Палласу, который и написал соответствующий рапорт в Петербург. Учитывая человеческие качества натуралиста, не приходится сомневаться, что дела действительно обстояли плохо.

Но… проходит полтора месяца, и в Петербург уходит вторая депеша, в которой Паллас сообщает об улучшении состояния членов экспедиции, хорошо отдохнувших в Красноярске. Поэтому он планирует вернуться к исходному плану.

Во время зимовки в Красноярске академик, как обычно, приводит в порядок свои записи, коллекции, одновременно работая в местных архивах и уточняя собранные сведения. А уже в начале марта 1772 года он прибывает в Иркутск, где ему представилась редчайшая возможность увидеть и описать останки обнаруженного в многолетней мерзлоте доисторического носорога.

В этом же месяце Паллас по льду пересекает глубочайшее озеро планеты, направляясь в Забайкалье. Здесь его поражают «страшные горы и леса»; преодолевая их, исследователь попадает в Читу. Меняя, в зависимости от условий, колеса на полозья и наоборот, Паллас предпринимает поездки по Забайкалью и Западному Приамурью к монгольской границе.

Вот лишь один из эпизодов этого путешествия. Переночевав как-то в бурятском стойбище, путешественники выехали под мокрый снег. Они надеялись на скорое прояснение, — но снег не кончался, и дорога вскоре превратилась в сплошное месиво из грязи, слякоти и камней. Усталые, голодные лошади еле тащились, а до станции было далеко. Поэтому решили заночевать в случайно найденной землянке.

Кое-как устроившись в задымленном от горящих мокрых дров, тесном прибежище, то и дело выбегали на улицу глотнуть свежего воздуха. А ночью ударил жестокий мороз — и, когда рассвело, возле землянки на снегу осталась лежать половина лошадей экспедиции. Следующие, оставшиеся до станции 7-8 км, пришлось идти пешком, по колено в воде...

Маршруты Забайкалья оказались одними из самых трудных. Об этом Паллас пишет так: «Во время сей… езды не только я сам, но и все, кои со мной ни были, сделались хворыми и бессильными…» Но в то же время он замечает: «Во всю мою Сибирскую дорогу, считая от Уральских гор… нигде столько нового и достопамятного из зверей и трав не собрал, как на пограничных местах к Монголии и на северной стороне, Байкалом окруженной».

Кстати, именно возможность исследования Сибири и сопоставления ее природы с природой европейской части материка позволили Палласу опровергнуть существовавшее тогда среди некоторых ученых мнение о том, что граница между Европой и Азией проходит по Енисею. Паллас считал, что она должна проводиться по Уралу, что, между прочим, ныне и делается.

Выполнив план поездок по Южной Сибири, Паллас отправляется в обратный путь, который длился еще год. Лишь спустя шесть лет после начала исследований, летом 1774 года, он вернулся домой, в Петербург...