Ерошенко писал из Бирмы: «Я полюбил бирманцев, привязался к ученикам школы слепых, и они мне тоже отвечают любовью. Мы заботимся друг о друге, как старшие и младшие братья... Я теперь увлекся воистину прекрасными буддийскими легендами. Передо мною открывается новый, неизведанный мною мир».

В Бирме Ерошенко узнает, что в России революция, которая, как он думал, принесет счастье и свободу народу. Слепой поэт решает во что бы то ни стало возвратиться на родину. Но местные власти не дают разрешения на выезд в Советскую Россию.

Тогда Ерошенко избирает новый маршрут — через Индию, Афганистан и Среднюю Азию. Однако в Калькутте его, по распоряжению английских властей, арестовывают, как «большевистского агента» и помещают на судно, идущее во Владивосток, который в то время находился в руках белого генерала Каппеля.

Ерошенко решает сбежать с парохода: во время швартовки в Шанхае верные друзья передают Ерошенко костюм китайского кули, шапочку с косой и желтый грим для лица. Переодетый и загримированный Василий вместе с настоящими грузчиками-кули сходит с парохода на берег...

Из Шанхая Ерошенко переезжает в Японию, но и японские власти отдают распоряжение о его депортации из страны. В полиции Василию раздирали веки, чтобы убедиться, что он действительно слеп. Он кричал мучителям:
«А ведь слепые-то — вы!..»

Доставленный во Владивосток, Ерошенко стремился как можно скорее перебраться в европейскую часть России. Но дальше пути не было. В районе станции Евгеньевка проходили передовые позиции отрядов Семенова и Каппеля. За ними начиналась нейтральная полоса, где орудовали банды, нападавшие и на белых, и на красных.

Тогда Ерошенко принял решение: уйти в Китай. Пересек границу и по шпалам пошел в Харбин. В один из июльских дней 1921 года он, оборванный, без вещей, с одной лишь гитарой, постучался в стоявший на окраине Харбина дом своего друга Никонэ Хироси...

В Китае Василий преподает эсперанто в Институте языков мира, издает поэтический сборник «Стон одинокой души». Во вступительной статье к сборнику редактор Ху Юй-чжи предсказывал, что «изящный талант слепого поэта и на Западе получит такое же широкое признание, каким он уже пользуется на Востоке».

И вправду, этот небольшой по объему цикл рассказов положил начало литературной известности Ерошенко.

Оказавшись в Китае, он попал в поле зрения Лу Синя. Ерошенко только появился в Харбине, а пекинский журнал «Новая молодежь» уже поместил на своих страницах две его сказки в переводах великого китайского писателя. Более того, Лу Синь приглашает скитальца переехать в Пекин и поселиться у него...

Глядя на усталого от скитаний слепого поэта, Лу Синь сказал однажды:

— Дорогой господин Эро, я читал ваши чудесные сказки и знаю кое-что о вашей судьбе. Наверное, поэтому мне кажется, что мы с вами знакомы уже давно.
— И мне тоже, — радостно отозвался Ерошенко.

Лу Синь сделал все, чтобы жизнь гостя в его доме была интересной и приятной. Они часто беседовали вечерами, такие беседы длились за полночь. Василий Ерошенко с его эрудицией, со знанием литературы и языков, жизни народов многих стран быстро сблизился с китайским писателем. По словам Лу Синя, он привязался к Ерошенко потому, что почувствовал в нем талантливую самобытную натуру, человека с большим сердцем.

В период пребывания Ерошенко у Лу Синя тот стал переводить лучшую пьесу своего друга-украинца — «Персиковое облако» — на китайский язык. В день, когда Лу Синь закончил перевод пьесы, его мать сказала об этом Ерошенко. Гость пришел в такой восторг, что бросился в пляс, потом сорвал со стены гитару и под ее аккомпанемент спел для старой китаянки несколько русских и украинских песен.

Ерошенко преподает в школе эсперанто при Пекинском университете русский язык и литературу. На курсе Василия было 500 студентов: 300 на эсперантском потоке, 200 — на китайском. Лекции Ерошенко читал, водя пальцем по брайлевским листам и говоря на эсперанто.

Летом 1922 года он отправился из Пекина за 10 тысяч верст, в Финляндию, на XIV Международный конгресс эсперантистов. Во второй половине июля поезд, шедший из Пекина через Харбин в Россию, остановился в Чите.

Там, после таможенного досмотра и проверки документов, профессор Пекинского университета Василий Яковлевич Ерошенко покинул вагон для иностранцев — и, смешавшись с толпой, осаждавшей тогда поезда, стал одним из тысяч слепцов, скитавшихся по России.

Подносил на остановках дрова для паровоза, вместе со всеми прятался в лесу от бандитов, пел песни у костра — но был счастлив тем, что находится на Родине...

Гостинцев из Китая в Обуховку Ерошенко не довез, — в пути его обокрали. Но он не жалел: «До чего же хорошо было на крыше — вся Россия видна!»

В Хельсинки Василий все же побывал; затем в Москве — и, наконец, в родном селе. Все население Обуховки прошло через дом Ерошенко, чтобы послушать своего односельчанина — «слепого китайца», который объездил полмира.

... Провожали Ерошенко всем селом. А вслед ему полетели письма в конвертах, надписанных рукой отца: «Китай. Пекин. Университет. Прохвесору Испиранта Василию Ерошенку».

В июне 1929 года пароход «Астрахань» отошел от владивостокского порта — и взял курс на северо-восток, к мысу Дежнева. Василий Ерошенко отправился на Чукотку, чтобы «почувствовать ее на ощупь». Охота к перемене мест была для поэта естественной, органичной: ощутить, вобрать в себя новый, неведомый мир значило для него, слепого, то же, что для зрячего — увидеть.

Пробыл Ерошенко на Крайнем Севере около года. За это время он многое успел сделать — разыскивая слепых, старался им помочь, кое-кого переправил лечиться на Большую землю, собрал народные сказания, написал цикл рассказов «Из жизни чукчей».

Чукчи научили путешественника запрягать и выпрягать собак, собирать их в упряжку. Он стал различать псов по голосам и на ощупь, по шерсти; по рыку, лаю, взвизгиванию Василий догадывался об их настроениях и намерениях не хуже, чем зрячие каюры. Слепой поэт полностью овладел искусством собаковожатого и начал ездить по тундре один.

Вначале он добирался до ближайших яранг, держась поближе к океану, чтобы ледяное дыхание моря помогало ориентироваться в полярной ночи. Потом научился понимать голос ветра, который, отражаясь от холмов, подсказывал слепому дорогу. За много километров улавливал запахи жилья. Если же было трудно сориентироваться, тогда Ерошенко давал волю вожаку стаи — могучему колымскому псу Амико, с которым у Василия установилась настоящая дружба. И опытный пес неизменно находил дорогу...

Ерошенко владел навыками восточной медицины; слава о слепом враче разнеслась по тундре. Он не успевал объезжать всех больных. Однажды его позвали к тяжелобольному. Путь был нелегким — вьюжило, а ехать надо было 70 км напрямик через тундру. Слепой каюр отдался на волю вожака и даже задремал. Вдруг Ерошенко почувствовал, что нарты стоят, а собак не слышно. Он понял: постромки соскочили; псы убежали, оставив его одного в тундре.

Ветер крепчал… Что оставалось делать слепому? Он поставил нарты с наветренной стороны и зарылся в снег. Ветер намел над ним сугроб.
«Глупая смерть», — подумал Ерошенко и улыбнулся: разве смерть может быть умной?

Когтистая лапа просунулась под его кухлянку. Волки! Ерошенко выхватил нож и… почувствовал на своем лице шершавый и теплый язык собаки: умный Амико вернулся с упряжкой! Василий выбрался из-под сугроба, и нарты тронулись в путь…

Башня на улице. Провинция Хэбэй (Китай)
Дом серебряных дел мастера в Шанхае

Он жил в Москве. Его комнатушка напоминала купе вагона — он смастерил в ней подвесные нары, на которых часто отдыхали гости, знакомые, а иногда и малознакомые люди. Еще будучи на севере, Василий решил в следующее свое путешествие отправиться на милый его сердцу Юг...

Осенью 1934 года к нему зашел незнакомый человек. По его гортанному выговору Ерошенко догадался, что гость приехал из Средней Азии.

А на другой день хозяин вместе с гостем уже ехали в поезде «Москва - Ашхабад»; ехали в самую южную точку СССР — старинную крепость Кушку. Наркомпрос Туркмении пригласил Ерошенко создать в республике специальную школу-интернат для незрячих детей.

…Детей в школу отдавали неохотно, родители ворчали: «Наша беда — сами и присмотрим за ребенком, а грамота слепому ни к чему». Как бы то ни было, но 1 сентября 1935 года первая в Туркмении школа для слепых детей начала учебный год.

Ерошенко преподавал там литературу, историю и языки: русский, туркменский, английский. Здесь все приходилось начинать сначала — в ту пору не был разработан даже брайлевский алфавит для слепых туркмен. Ерошенко его создал; вскоре выпуклым шрифтом был напечатан первый учебник на туркменском языке. Он начинался словами: «Наша ночь темна, но мы не рабы»...

Учить слепых детей было нелегко — многие из них давно уже потеряли интерес ко всему. Так, например, десятилетний Дурды Питкулев успел потерять все — сперва зрение, затем родителей, а потом и волю к жизни. Однажды Ерошенко разбудил его рано утром.

— Вставай, дружок, солнце уже встало. Мы пойдем с тобой в горы, к солнцу поближе…
— Мне не нужно солнце, мне и у печки хорошо.
— Запомни, — возле солнца всегда живет чудо, и ты сегодня увидишь его. Вставай, и пошли.

Шли они долго и трудно, и Дурды не раз слезно просил вернуться. А когда, наконец-то, поднялись на гору, Ерошенко сказал Дурды:

— А ну, крикни во весь голос, по-орлиному!
— Я Дурды-ы… — закричал мальчик.
— Рды-рды!.. — ответили ему горы. И маленькому слепому показалось, что горы приветствуют его. Он перекликался с горами долго и радостно. Тогда Дурды Питкулев впервые почувствовал, что мир отзывчив, что в нем есть место и для него, незрячего...

Ерошенко всегда был романтиком, чувствовал по-молодому и учил ребят тому, что знал и умел сам: ходить по земле без поводыря («Поводырь слепого — солнце!»), любить солнце, землю, воду, движение, не пасовать перед трудностями, читать запоем, играть в шахматы (в 1938 году на шахматном турнире он занял третье место в СССР), хорошо плавать, — сам он отлично плавал и нырял даже в ледяной горной реке...
— Не плавают только куры, — говорил Василий Яковлевич своим воспитанникам. — А вы люди, человеки! Не уподобляйтесь курам...

Дурды выучился плавать одним из первых, и это вскоре спасло ему жизнь. Как-то, запасая дрова, он упал в горный поток вместе со срубленным тамариском. Вода обожгла его и потащила на глубину. Дурды забарахтался, отчаянно закричал. Ерошенко бросился на помощь.
— Ты вопи, вопи, — успокаивал он Дурды, — и держись, держись, я плыву на твой голос.
Когда они выползли на берег, Ерошенко сказал:
— А теперь кончай вопить, а то реку испугаешь.
Они сушились на берегу, а мальчишка не мог унять нервной дрожи: зубы его отбивали дробь, словно азбуку Морзе. Ерошенко засмеялся и спросил на эсперанто:
— Чу ви эстос телеграфиста? — Ты, разве телеграфист?
«Утопленник» засмеялся, захохотали и ребята, сбежавшиеся на крики…

А вечерами, перед отбоем, когда цикады заполняли своими звуками старинную южную крепость, возле Ерошенко собирались все — и малые, и взрослые, и слепые, и зрячие. Он знал уйму сказок, — но никто не догадывался, что все они написаны им самим! Это были волшебные сказки, в которых светила луна Справедливости и сияло солнце Свободы, поднимались горы Счастья и голубело море Красоты.

Лидия Реунова, слепая картонажница из Ашхабада, о Ерошенко, своем первом учителе, через 50 лет отозвалась так:
— Василий Яковлевич научил нас расцвечивать ночь… Мы любили его самозабвенно и почитали, словно отца, называя по-туркменски «урус-ата» — русский отец.

Василий Ерошенко. Последнее фото. 1952 г.)

В Туркмении Ерошенко пробыл 11 лет, обучая маленьких туркмен видеть мир незрячими глазами. Школу в Кушке он считал одним из главных дел своей жизни.

Будучи в Кушке, Ерошенко обратился с письмом в защиту международного языка эсперанто и эсперанто-движения к И.В. Сталину. Не побоялся, зная, что в одну из ночей 1938 года был разгромлен «Союз эсперантистов советских республик»; что многие эсперантисты были арестованы, голословно обвинены в шпионаже, в антисоветской деятельности и пособничестве империализму...

«Эсперанто понадобится людям, — писал Ерошенко, — они станут его изучать, когда обретут желанную свободу все народы мира. И ждать осталось совсем недолго».

После Отечественной войны, в 1945 году, Василий Яковлевич вернулся в Москву. Преподавал в различных школах для слепых, а во время летних каникул ездил в Обуховку. «Увидев» полмира и зная более десятка языков, Ерошенко никогда не забывал языка своего детства. Он бывал на Украине, в Киеве, Харькове, Чернигове, хорошо знал украинскую литературу, очень любил и сам исполнял народные песни и уважал украинский народ «за його привітність і гостинність».

В Туркмении Ерошенко устраивал концерты на украинском языке для колхозников села Моргуновки — переселенцев с Украины, а для самых маленьких земляков поставил детскую оперу Лысенко «Коза-дереза». Успех оперы был грандиозный. Зрители не хотели верить, что все дети, занятые в спектакле, слепы!..

В 1950 году Василий Яковлевич решил объехать своих бывших учеников, которым он помогал «выйти из страны слепых». Только в Туркмении воспитанников собралось с полсотни. Своему воспитаннику и преемнику Нуруму Мамыеву Ерошенко сказал:
— Я нашел в учениках свое продление и поэтому счастлив. Что может быть главнее?

Вернувшись из Туркмении, Ерошенко собирался пройти с собакой-поводырем от Обуховки до… Владивостока. Не удалось, — но романтический скиталец все-таки едет в Якутию: послушать, как шумит ночами тайга, услышать голоса зверей…

Из Якутии он вернулся в свою Обуховку. Вернулся навсегда.
…Врач не подозревал, что этот слепой деревенский пациент знает латинский язык; не обратил внимания, как внезапно побледнел Ерошенко, услышав латинское слово «канцер» (рак), сказанное ассистенту.

Сохранилась последняя фотография, сделанная в доме Ерошенко районным фотографом: Василий Яковлевич сидит в глубоком плетеном кресле, откинувшись на подушки. Ссохшиеся узловатые пальцы крепко держат тетрадь из брайлевских листов, будто боятся выпустить то, что еще связывает с жизнью. Лицо спокойное, но сосредоточенное: словно он прислушивается к звукам прошлого, будто вспоминает пройденный путь.

Он умер в 1952 году, в родном селе под Старым Осколом.
За три дня до смерти Василий Ерошенко закончил свое последнее литературное произведение.

— Теперь я спокоен. Тут плоды моих долгих раздумий, — сказал он.

Зная о приближении конца, Ерошенко собрал свой архив, упаковал и написал завещание: архив передавался Всероссийскому обществу слепых. Нагруженный доверху «ЗИС-5» вывез трехтонный архив писателя из Обуховки в Старый Оскол.

...Увы, по чьему-то преступному недосмотру или злой воле эти бумаги сожгли в котельной старооскольского предприятия Общества слепых…

---

* Эсперанто — наиболее широко распространенный искусственный международный язык. Название от псевдонима создателя проекта, врача-окулиста, поляка Людвика Заменгофа: Докторо Эсперанто — Доктор Надеющийся. Словарный запас основан на лексике, общей для многих европейских языков. (Прим. ред.)

Фото предоставлены Государственной научной архитектурно-строительной библиотекой им. В. Г. Заболотного