Чернобыльская АЭС закрыта! Таким образом, накануне пятнадцатилетней годовщины ядерного катаклизма мировое сообщество как бы решило одну из больных проблем рубежа тысячелетий.

Образно говоря, разрубило гордиев узел... но пока лишь только на бумаге. А что выйдет из этого решения, покажет жизнь...

О катастрофе на ЧАЭС написано много, — а будет, вероятно, написано еще больше. Тема неиссякаемая; к тому же, и сегодня ВСЯ ПРАВДА НЕ РАСКРЫТА ДО КОНЦА...

Наверняка, новые материалы появятся в связи с закрытием; вернее, будут сняты со старых грифы секретности.

Я же попытаюсь перетряхнуть тайники своей памяти; переворошу блокноты 1986-го, чтобы воскресить несколько моментов того, отравленного «мирным атомом», времени.

Все ли знают, что среди сотен тысяч ликвидаторов работала маленькая группа водолазов? Единственная! Мало кто из нее дожил до этого дня. Живые — борются с лучевой болезнью или с ее последствиями. Каждый сам за себя…

Держава не то, чтобы забыла про героев-подводников; она просто выбросила их из памяти, несмотря на все гарантии и клятвенные обещания заботиться.

Выбросила, словно радиоактивный мусор — в могильник... Впрочем, я никого не обвиняю. Просто пытаюсь вспомнить…

Дорога на Чернобыль

Каждое утро в соседнем кубрике «Узбекистана» незадолго до подъёма кто-то включал магнитофон, и утроба «белого парохода», на котором нас поселили, наполнялась крикливым шлягером: «Обезьяна встала утром рано, обезьяна съела два банана…». Население кубриков и кают пробуждалось, механически мылось, одевалось и спешило в столовые.

Шокирующе - вежливые работницы общепита щедро, обходительно и быстро потчевали ликвидаторов завтраком. После завтрака мы садились в «чистые» автобусы, захватив на КПП по белому колпаку и респиратору «Лепесток». Дорога, такая знакомая по «довоенному» времени( мы, водолазы, работаем вокруг станции с момента пуска), поражает своей фантастической опустошённостью. Во дворах совсем недавно ухоженных хат не видно людей, домашней живности.

На обочинах не стоят привычные вёдра с яблоками, грушами, огурцами, вишнями, картошкой. Участки, сады, огороды буйно заросли полынью и прочим бурьяном. Оставленное на верёвках бельё, торчащие кое-где первомайские флаги, посеревшие от въевшейся в них радиоактивной пыли и истрёпанные ветром, усиливают впечатление мертвенности.

В пруду у дороги уже недели две плавает гусь, вызывая необъяснимое ликование у проезжающих ликвидаторов. Последний поворот на Чернобыль означен огромным плакатом с тремя стандартно-деревянными лицами, олицетворяющими, по замыслу художника, военных, учёных и пролетариат.

Под плакатом — эпохальный лозунг: «МЕСТО ПОДВИГА — Чернобыльская АЭС». Какого подвига?! Время всегда показывает цену плакатам и лозунгам. В Лелёве пересадка на «грязные», покрытые свинцовыми листами автобусы, минут двадцать дороги и… герои — на месте подвига.

Спуск под воду

Первый спуск — там же, где и в 1978 году: на береговой насосной (БНС-3). Серёжа Марц (среди своих — Марчелло) с чувством собственного достоинства и исторической значимости выходит на площадку возле канала.

Венчаем его медным котелком шлема, хлопок по котелку — пошёл! За семь «довоенных» лет работы на ЧАЭС изучили каждый подводный закуток огромной гидросистемы, да и Марчелло — водолаз опытный… Люто радиоактивные обломки заброшены в водоемы взрывом; и после него, на первых порах, много опасных вещей смывали и сбрасывали люди в воду.

Пока наземные бригады очищают местность вокруг дымящегося блока, мы делаем то же самое на дне. Чувствуем себя нормально, есть лишь трудности с подачей воздуха. Но без этого почти никогда не обходится…

Окончена первая смена работ. Едем в «чистую» зону Киева, в компрессорную отряда. Происходит заправка баллонов воздухом. И тут же, без отдыха — снова на ЧАЭС, чтобы с утра приступить к работе. С каждым днем проблем все больше.

Баллоны «загрязняются»; при поездках для их зарядки в Киев на каждом шагу останавливают посты дозиметрического контроля. Для решения этих проблем уже не хватает нашего спирта. И все-таки, вахта отработана успешно.

По крайней мере, с точки зрения рабочих результатов… Осень. Резко холодает. Наш начальник Гасин приехал проверить работу и вдохновить нас от имени партийной организации, профкома …

Стоим с ним на мостике через канал, курим, ожидая машину с ребятами и снаряжением. Сегодня мы должны начать очистительные работы в сбросном канале. Гасин ёжится от пронизывающего ветра и предлагает зайти в деревянную будку. Раньше она выполняла роль КПП. Заходим, и я замечаю на столике, табуретах, подоконниках толстенный слой пепельно-серой пыли. Мгновенно рождается экспромт.

— Боря! Ты куда прёшь?! Смотри, радиоактивная пыль кругом… Не успеваю дошутить: Гасин, уронив сигарету, сшибает меня с ног; вылетев на улицу, мигом достаёт дозиметр и заглядывает в его глазок. — Гляди, Петя, как прыгнуло, а! Посмотри, я нигде не испачкался?..

Не ожидая такого эффекта, я захлёбываюсь хохотом и не могу сказать Боре ни слова. Редко бывает столь удачный розыгрыш… Свободные от спусков водолазы нашли брошенные черенки от лопат, напилили их и стали играть в городки. Несколько раз я выбрасывал чурки в канал, но они делали новые, и я плюнул на это занятие: можно ведь и на грубость нарваться. Да и черенков этих там валялось, наверное, больше тысячи. Так и продолжались самые невероятные в истории городошные матчи — на земле, дышавшей смертью...

Снова едем на БНС-3, очищать приёмные камеры. Дорога проходит по дамбе пруда-охладителя. Слева огромная свалка радиоактивного хлама. Чтобы побыстрее проскочить её, Толя Якубовский давит акселератор до упора.

Стрелка дозиметра-накопителя на глазах перемещается по шкале. По свалке к дороге, пошатываясь, ковыляет огромный, в лохмотьях свалявшейся шерсти, пёс. Каждый раз, проезжая по дамбе, видим его; очевидно, живёт здесь постоянно.

Почему выбрал самое «загрязненное» место? Случайно ли? И ничего с дворнягой не происходит… Да пес ли это? Лезет в голову всякая мистика…