Эта история произошла в дни моего босоногого детства. Лица участников описываемых событий давно уже стерлись из моей памяти, да и сама история настолько невероятна, что иногда мне кажется: все происходило не со мной, и это — лишь старая сказка, услышанная мной восемьдесят лет тому назад.

---

Жили мы тогда в предместье небольшого городка, на берегу речушки, в которой, кроме скользких карасей, больше и рыбы-то не водилось. Берега ее поросли камышом, а едва заметное глазу течение медленно несло тину к многочисленным болотам, окружавшим весь город.

За что прозвали нашу речушку Крысой, никто уже не помнил: то ли за хитрые воровские изгибы ее русла, подобные крысиному пути, то ли потому, что в засушливое лето она пересыхала, и любая крыса могла перейти ее вброд.

У реки стояла старая, полуразвалившаяся водяная мельница с зелеными от плесени стенами и прогнившими полами. Водяное колесо, остановившееся много лет назад, было любимым местом для оравы мальчишек, к числу которых в то время принадлежал и ваш покорный слуга.

Частенько сидели мы верхом на его деревянных лопастях , болтая грязными ногами в мутной цветущей воде. Так было и в то злополучное утро, когда мы с моим братом Гансом и еще двумя нашими приятелями, Михаэлем и Юзефом, нежились на солнце, оседлав мельничное колесо.

Вдруг брат ткнул меня в плечо, и, прежде чем я что-либо успел произнести, прикрыл мой рот своей ладонью, а другой рукой показал на берег. Другие ребята также устремили свои любопытные взгляды в ту сторону, куда указывал длинный палец Ганса. Картина, которая предстала нашему взору, по меньшей мере, была достойна удивления. Словно серая лента, одна за другой в старую мельницу вбегали крысы. Их было так много, что казалось: все крысы мира решили собраться вместе, словно ведьмы на шабаш.

Когда первый шок от увиденного прошел, нас стало обуревать любопытство: что же забыли крысы на заброшенной мельнице? Ведь ни зерна, ни муки, даже жерновов на ней давным-давно не было. И когда казавшаяся бесконечной серая цепочка все же прервалась, я, мой брат Ганс и Юзеф полезли на крышу старой мельницы, чтобы сквозь щели хотя бы одним глазком увидеть: чем это там заняты крысы?..

Михаэль, как самый младший, остался сидеть на колесе, готовый по первому нашему сигналу бежать за взрослыми, если грызуны нас заметят и нападут. Тихонько, затаив дыхание, мы поднялись на гнилую крышу ветхого строения.

Но то, что мы увидели, приникнув к щелям рассохшихся досок, стоило всех наших страхов. Пол, лестницы, полки, короба наводнили крысы. Они сновали туда-сюда, то пробегая по спинам своих сородичей, то ныряя под эту серую живую массу. Крысы бесновались, вставали на задние лапки, высоко подпрыгивали, махая в воздухе лысыми безобразными хвостами, схватывались друг с другом в драке и так же неожиданно разбегались. Словом, весь этот серый ковер отвратительных тварей кипел и бурлил в предвкушении какого-то, известного только им, события.

Когда первый шок от увиденного прошел, нас стало обуревать любопытство: что же забыли крысы на заброшенной мельнице? Ведь ни зерна, ни муки, даже жерновов на ней давным-давно не было. И когда казавшаяся бесконечной серая цепочка все же прервалась, я, мой брат Ганс и Юзеф полезли на крышу старой мельницы, чтобы сквозь щели хотя бы одним глазком увидеть: чем это там заняты крысы?..

Михаэль, как самый младший, остался сидеть на колесе, готовый по первому нашему сигналу бежать за взрослыми, если грызуны нас заметят и нападут. Тихонько, затаив дыхание, мы поднялись на гнилую крышу ветхого строения. Но то, что мы увидели, приникнув к щелям рассохшихся досок, стоило всех наших страхов.

Пол, лестницы, полки, короба наводнили крысы. Они сновали туда-сюда, то пробегая по спинам своих сородичей, то ныряя под эту серую живую массу. Крысы бесновались, вставали на задние лапки, высоко подпрыгивали, махая в воздухе лысыми безобразными хвостами, схватывались друг с другом в драке и так же неожиданно разбегались. Словом, весь этот серый ковер отвратительных тварей кипел и бурлил в предвкушении какого-то, известного только им, события.

Вдруг вся крысиная братия замерла в той позе, в которой их застало неслышимое нашему уху сообщение. Словно завороженные, они медленно встали на задние лапки, вытянув острые усатые мордочки в одном направлении. Тысячи черных бусинок-глаз устремились в один из замшелых углов. Оттуда с недовольным ворчанием показалась огромная крысиная голова. Невероятные размеры ее были так же загадочны, как и окрас.

Совершенно черная «кротовая» шерсть блестела, словно зеркало. Голова продвинулась вперед, и из угла на свет вышла огромная крыса, величиной с бобра. А следом за ней — еще одна столь же громадная и черная, как и первая. Черные крысы важно оглядели серую толпу хвостатых собратьев и, довольно шмыгнув носами, уселись на задние лапы. В воздухе повисло такое напряжение, что, казалось, тишина зазвенела.

Вдруг одна из черных крыс нервно дернулась, что-то почуяв, и стала, задрав голову, всматриваться вверх, словно видя нас сквозь щели крыши. Не знаю, как мои товарищи, а я в это мгновение попрощался с жизнью. Юзеф так испугался, что стал медленно сползать с крыши, ища спасения внизу. И, о ужас!

То ли его страх был столь велик и тяжел, то ли злополучная крыша вконец изгнила, но доски под ним провалились, и наш друг с криком полетел вниз. Последнее, что я там увидел, это двух черных великанш, отходивших в свой угол. Они пятились спинами вперед, словно прикрывая кого-то. Истошный вопль Юзефа, облепленного разъяренными серыми крысами, вывел меня из оцепенения.

Я огляделся и увидел, что остался один на крыше. Михаэль бежал в сторону дороги, по которой шла какая-то подвода, и истошно кричал: «Помогите!». А Ганс сиганул с крыши прямо в воду, рискуя сломать себе шею о подводные камни. Резкая боль от острых зубов пронизала мой палец. С десяток серых крыс окружил меня, все новые выбирались на крышу... Без колебаний я последовал за братом в заводь.

Очнулся я уже дома. Перед моей кроватью сидела и причитала мать. Рядом стоял понурый, бледный, как полотно брат. За их спинами нервно мелькала фигура отца, дымившего трубкой.

«Очнулся!» — заголосила мать, кидаясь мне на грудь и заливая меня слезами. — «Живой, родненький сыночек, живой!» Мне повезло меньше, чем Гансу. Прыгнув с крыши, я ударился головой о камень, и, если бы не брат, захлебнулся бы в мутной речной воде. Пролежал я без сознания пару часов. Голова кружилась и нестерпимо ныла, одолевала тошнота...

Через два дня я, более или менее оправившись, сел на кровати, чтобы поесть ,и узнал новость, которая не прибавила мне оптимизма. Юзеф был заживо съеден крысами. Пока на мельницу прибежали мужики, серые бестии оставили от тела Юзефа кости да окровавленную одежду.

Михаэль, который привел мужиков на мельницу, увидев эту картину, замолчал — и молчал уже третий день. А Ганс так испугался всего произошедшего, что не выходил из дома и сидел подле меня.

Прошла неделя. Я уже ходил по дому, сидел на крыльце, наблюдая за пузырями в лужах от бесконечного дождя, льющего уже неделю, не переставая. Старики давно не помнили такого потопа, говорили, что все это не к добру, и крестились при каждом ударе грома. В один из сырых вечеров я решился заговорить с братом о мельнице и о том, свидетелями чего мы стали.

— Я видел двух черных крыс, — произнес шепотом Ганс, подтверждая, что все пережитое — реальность, а не плод моего больного воображения.
— Послушай, Ганс, — сказал я, опасаясь быть не понятым. — Сдается мне, они не главные на том шабаше, что мы прервали.
— Верно, — закивал головой брат. — Да и дедушка, вон, рассказывает, что крысы собирались неспроста. Видать, их король призвал.
— Какой еще король? — прервал его я.
— Известно, какой! Крысиный! Дед-то его не видел, слышал только, что у него с десяток голов, да столько же хвостов. А клычища-то у него почище, чем у волков. А еще сказывают, что охраняют короля две черные огромные крысы. Понял, что за крыс мы видали?..
— Да уж, — процедил я, ошарашенный услышанным рассказом. — Ганс, а как ты думаешь, зачем король их собирал?
— Видать, по делу, обсудить свои крысиные дела, урожай, погоду...
— Погоду! Ганс, а ведь мельницу-то, поди, затопило, дождь-то вон сколько уже идет!
— Точно! Вот они зачем собирались: знали, что дождь пойдет, и хотели короля в другое место провожать!
— Пойдем, Ганс, посмотрим! Может, не успели короля-то увести. Мечется он, поди, по мельнице, а выйти не может: кругом вода!..

Любопытство боролось в нас с ужасом, который мы еще так недавно пережили. Но детский страх недолог, и вскоре мы уже шли к мельнице в болотных сапогах, вооруженные фонарями и тяжелыми дубинками. У Ганса в руках была тележная ось, а у меня — засов от ворот.

Настроены мы были решительно. «Поквитаемся с погаными тварями за Юзефа, поквитаемся!» — приободряли мы себя воинственными возгласами. Когда мы подошли к мельнице, удали у нас поубавилось. За стеной проливного дождя, заливаемая вышедшей из берегов речушкой, стояла мельница, дряхлая и ветхая, как сарай, но все же такая таинственная...

— Он, наверное, уже сбежал, — промямлил Ганс. — А может, его и не было?..
— А про черных крыс — забыл? Или просто струсил? — пристыдил я брата, хотя наша затея мне самому порядком разонравилась. Вдруг небо озарилось яркой вспышкой молнии. Прежде, чем мы услышали оглушительный раскат грома, бело-огненная стрела, вылетев из грозовых облаков, пронзила огромную сосну подле самой мельницы. Та, хрустнув, медленно повалилась на бок и опрокинула свой могучий ствол через разлившуюся речку, словно предлагая нам переправу.

— Это знак, знак! — в один голос выкрикнули мы, трижды перекрестились и ступили на толстый ствол дерева. Дождь лил, как из ведра, но ствол сосны, как ни странно, не был скользким. Благополучно добравшись до берега, мы изловчились и, не ступая на землю, перепрыгнули на родное нам мельничное колесо. С замиранием сердца, молча, взбирались на крышу, туда, где недавно предательски проломились доски под покойным Юзефом...