В Устюжну я приехал из Весьегонска. Расстояние — всего километров шестьдесят, причем по федеральной трассе, идущей из Твери.
Но асфальт далеко не всюду; места вокруг пустынные, лесистые, деревень вдоль дороги мало.

Автобус ходит всего дважды в неделю, по два раза в день. Есть еще, правда, сообщение с ближайшей железнодорожной станцией Пестово, с Череповцом, с областной столицей — Вологдой и даже с Питером.

Но все-таки лежит Устюжна в стороне от торных дорог.
В общем, вспоминаются слова Гоголя: «Да отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь». И вспоминаются далеко не случайно...

---

Шипы, остановившие монголов
Злые языки утверждают, что монголо-татарское нашествие миновало Устюжну, поскольку город лежал в такой глухомани, что степным конникам просто не захотелось до него добраться.
На самом же деле ордынцев остановил «устюженский чеснок», или «подметные каракули» — железные шипы, что рассыпали по полям и дорогам защитники города.

Железных дел мастерами всегда славилась Устюжна, окрестности которой богаты болотной рудой. Сам город известен 750 лет, а металл здесь стали производить еще две тысячи лет назад. Расположенный на реке Мологе, возле устья другой реки — Ижины (отсюда и название: Усть-Ижина, Устюжна), он даже именовался вначале Устюжной Железнопольской.

Много всяких вооружений, помимо «подметных каракулей», изготовляли здесь. А при Петре I был заложен Ижинский железоделательный завод, который снабжал молодой российский флот якорями, цепями и пушками.

Завод, правда, просуществовал всего 12 лет — уральские руды оказались богаче железнопольских. Но даже в позапрошлом веке в Устюжне еще занимались литьем: делали, например, уникальные медные печи для нагрева воды.

Помимо одной из таких печей, в местном краеведческом музее можно увидеть еще много любопытного. Например, изделия местного фарфоро-фаянсового завода И. И. Небаронова, а также резное кресло, представляющее собой композицию из... дуги, топора и рукавиц, — оно было сделано не для сидения, а просто так, «для красоты».

Подобные изыски позволяли себе местные купцы, — судя по всему, люди небедные и, как водится, набожные. Посему и украшали торговые люди Устюжну симпатичными церквами, которых и сегодня осталось немало. Возвели также крепость, где оборонялись от польского нашествия в начале XVII века. А вдохновлял горожан помещенный на крепостной стене лик Смоленской Богоматери...

В позапрошлом веке торговля в городе несколько оживилась благодаря открытию Тихвинского водного пути с Волги на Петербург.

Мимо Устюжны по Мологе шли караваны груженых судов. И все же она осталась пусть и живописным, но захолустным городком, жившим, по словам не раз бывавшего тут Куприна, «в мирной неизвестности».
Но именно благодаря этой глухой провинциальности здесь и смогла произойти история, которую ныне знает всякий...

Николай Васильевич Гоголь в Устюжне не бывал; но события, описанные им в бессмертной комедии «Ревизор», произошли именно здесь.

В воспоминаниях В. А. Соллогуба, которые служат отправным пунктом для всех, кого интересует происхождение пьесы, можно найти такие слова: «Пушкин познакомился с Гоголем и рассказал ему про случай, бывший в г. Устюжне Новгородской губернии — о каком-то проезжем господине, выдавшем себя за чиновника министерства и обобравшем всех городских жителей».

О том, что сюжет Гоголю был «подарен» Пушкиным, мы знаем и из признаний самого Гоголя («Мысль «Ревизора» принадлежит также ему»).

Но действительно ли был такой случай в Устюжне? Ведь в комедии не указано, где свершилось диковинное происшествие...

Как известно, во второй половине 20-х годов XIX века должность городничего этого уездного города занимал Иван Александрович Макшеев (1784-1858 гг.), человек, кстати, весьма заслуженный, гвардии капитан Кексгольмского полка, участник войны 1812 года.

За храбрость, проявленную в битве под Бородино, Макшеев был награжден золотой шпагой. После ранений капитан ушел в отставку; в 1824 году его назначили городничим Устюжны.

В первой половине ХХ века местный учитель русского языка и литературы Андрей Александрович Поздеев, долгое время работавший в архивах Устюжны, сделал любопытнейшую находку — обнаружил письмо новгородского губернатора Августа Денфера городничему И. А. Макшееву.
Вот оно:

«27 маия 1829 года

Милостивый Государь мой

Иван Александрович, известясь частно, что проезжающий из Вологды на собственных лошадях и в карете некто в партикулярном платье с мальтийским знаком, проживает во вверенном Вам Городе более пяти дней, о причине столь долгого его нахождения, ниже и того к какому он классу людей принадлежит, никто из жителей даже и сами Вы незнаете, почему необходимостию считаю иметь от Вас сведение по какому случаю проживал он в Устюжне невходил ли он в общественные собрании и присудственные места и необращал ли он какого либо внимания на какие-нибудь предметы, еслиже он и ныне находится в Устюжне спросить о звании его и меня без промедления времени уведомить.
С почтением имею честь быть,
милостивый Государь мой,
ваш покорный слуга
Август Денфер
№ 5829
20 маия 1829
Новгород
Его Высокоб.
Макшееву»

(Орфография малограмотного писаря сохранена)

Первая дата («27 маия 1829 года») — дата получения письма — проставлена не тем почерком, каким написано все письмо. Очевидно, прибытие официальной бумаги было отмечено и занумеровано канцелярией. Весьма возможно, что за любезным тоном скрывались и тревога губернатора, и его недовольство недостаточно бдительным городничим.

Наличие мальтийского знака на платье неизвестного должно было в то время показаться подозрительным: русский мальтийский крест после смерти императора Павла* был упразднен, а его ношение запрещено специальным указом Александра I.

Найденное письмо послужило документальным подтверждением версии Соллогуба: происшествие, описанное Гоголем, действительно случилось в Устюжне!

Но поиски только начинались. Теперь следовало отыскать ответ городничего: не мог же чиновник не ответить своему шефу! Искали долго и, казалось, безуспешно. В конце концов, приоткрыть завесу над загадочной историей удалось вологодскому краеведу В. К. Панову.

В фондах III отделения Собственной канцелярии императора Николая I исследователю попалось на глаза «Донесение новгородскому гражданскому губернатору Устюженского городничего от 29/V 1829 года за № 429».

Панов испытал сильное волнение: ведь перед ним лежал тот самый, столько лет не дававшийся в руки ответ городничего!..

«Почтеннейшее письмо ваше 27 мая имел счастье получить, на которое имею честь донести, что точно 10 маия был приехавший в вверенный мне город отставной подпоручик, вологодский помещик Платон Григорьев Волков…»

Далее в письме сообщалось, где «расположился» чиновник в «партикулярном платье», у кого бывал в гостях, с кем встречался. При этом городничий характеризовал гостя в самых радужных красках.

По его словам, Волков «в присутствие не входил», «просил показать острог», «брал у штаб-лекаря лекарство», «в соборе служил молебен» и так далее.

«Все оное делал отношением к лицам, до кого касалось, самым вежливым образом». Но кто такой этот Платон Волков? Мог ли он послужить прототипом Хлестакова?

Желание найти ответ привело Панова в архивы Москвы, Вологды, Ленинграда. Там по крупицам он находил любопытные материалы.

Оказалось, что Платон Волков, о котором упоминал в своем донесении устюженский городничий, сочинял стихи, вел разгульный образ жизни (в те времена эти понятия были для властей почти тождественны) и вообще выделялся диким нравом.

О выходках отставного подпоручика стало известно в Санкт-Петербурге начальнику І округа корпуса жандармов генерал-майору Балибину, а затем — и шефу жандармов Бенкендорфу.

«Подпоручик Волков — писал Бенкендорфу предводитель вологодского дворянства Левашов — растратил полученное состояние карточной игрою. Имение за долги подлежит продаже. Воспитание сделал орудием разврата. Дурными поступками укоротил дни первой жены, а у второй все проиграл…»

Вслед за этим из Вологды в Санкт-Петербург поступило донесение жандармского подполковника Дейкера. На его основании генерал-майор Балибин докладывал Бенкендорфу: «Платон Волков после отъезда жены надел на себя монашеский подрясник, вырастил бороду и ходил по церквам, говоря, что идет в монастырь.

Но через два месяца выбрился, надел фрак и отправился будто в Санкт-Петербург.

А теперь в Вологде есть слухи, что он, проезжая через Устюжну, выдавал себя за чиновника канцелярии Вашего Высокопревосходительства, требовал себе квартиру, продовольствие для людей и лошадей, был на нескольких обедах у разных чиновников, обещал всем свою протекцию и, как говорят, оставлял адресы в канцелярию Вашего Высокопревосходительства, но неизвестно, на чье имя…»

Версия о конкретной географической «привязке» сюжета «Ревизора» подтверждалась и другими документами.

Вологодский жандармский подполковник Соколов 4 декабря 1834 года доносил в Санкт-Петербург о том, что Платон Волков во время проезда через Устюжну, пользуясь «легкомыслием» некоторых лиц, выдавал себя за какого-то ревизора. Сказано ясно и определенно!

Но почему об этом умолчал городничий в своем ответе губернатору? Догадаться нетрудно. Опасаясь неприятностей и не желая испортить свою репутацию, Макшеев решил «не выносить сор из избы». Незадачливый градоправитель был уверен, что молва о происшествии во вверенном ему городе не дойдет до шефа...

Итак, теперь достоверно установлено, что прототипом Хлестакова был отставной подпоручик, вологодский помещик Платон Волков. На этом, пожалуй, можно было бы поставить точку. Но каким образом о событиях в Устюжне мог узнать автор комедии?

Как мы уже говорили выше, тему Гоголю подсказал Пушкин. Очевидно, разговоры о скандале в российской «глубинке» поэт мог слышать, посещая III отделение (увы, Александру Сергеевичу приходилось там бывать).

Сам Волков любил в компании разоткровенничаться о том, как он облапошил провинциальных чиновников; жандармы, безусловно, знали о хвастовстве помещика, — а Гоголь был знаком с генерал-майором Балибиным. Заинтересовавшись похождениями «ревизора», писатель мог получить интересовавшие его материалы у этого высокопоставленного жандарма...

Любопытные заметки под названием «Знал ли Гоголь Россию?», подтверждающие то, что сюжет «Ревизора» навеян именно казусом в Устюжне, опубликовал в 1913 году помещик Устюженского уезда Ф. Б. Батюшков.

Доказывая истинность сообщения Соллогуба, он ссылается и на показания «местных старожилов».

Судя по всему, провинциальные чиновники и местные жители действительно в чем-то были грешны и испугались «проезжающего в партикулярном платье».
Об их злоключениях, надо полагать, стало известно не только Соллогубу, но и другим литераторам, а в среде местного дворянства память о комическом происшествии сохранялась довольно долго.

Никто не знает, брал ли местный судья взятки борзыми щенками.
Но, говорят, устюжане одно время настолько веровали в подлинность описанных Гоголем событий, что готовы были показывать приезжим и дом унтер-офицерской вдовы, которая «сама себя высекла», и пустырь, где некогда стоял лабаз купца Абдулина, и дорогу, по которой проезжала бричка загадочного господина «с мальтийским знаком».

Сомнительная слава города, описанного в «Ревизоре», дошла до Устюжны уже после смерти городничего, и реагировать на нее пришлось его семье. Сын Макшеева, Алексей Иванович, был в ту пору уважаемым человеком, профессором Николаевской академии генерального штаба, вел исследования в области топографии и статистики.

Теперь же пришлось ему заняться и литературоведением — дабы восстановить доброе имя своего отца. После смерти Макшеева-младшего в 1892 году остался черновик его неопубликованной заметки, также обнаруженный Андреем Поздеевым.

В заметке профессор пишет, что его отец не имел ничего общего с Сквозником-Дмухановским; указывает на ошибки, которые допустил классик, изображая российскую провинцию, а также подчеркивает, что не слыхал о подобном эпизоде «ни от отца, и ни от кого из старожилов города».

И все же сын городничего упоминает о находившемся среди фамильных бумаг том самом письме губернатора Денфера, которое, «вероятно, и послужило основой легенды о ревизоре»...

Еще одно, пусть и косвенное, подтверждение того, что Гоголь описал именно устюженскую историю, дает анализ текстов писателя с точки зрения топонимики.

Помимо названий столицы и крупных губернских городов, в произведениях Гоголя мы находим около пятидесяти украинских названий; имена же мелких географических пунктов России встречаются у Гоголя крайне редко, их буквально можно пересчитать по пальцам.

Поэтому нельзя не обратить внимания на то, что в тех случаях (в «Мертвых душах» и в «Тяжбе»), когда Гоголю нужно было намекнуть на провинциальное захолустье, он употребил название Весьегонска, города, ближайшего к Устюжне, а также помянул Устюжский уезд.

Последнее слово могло в те времена относиться именно к Устюжне, а не к городу Великому Устюгу, уезд которого именовался Устюгским. Лишь в ХХ веке в широкий обиход вошло название уезда — Устюжнский. Теперь район и вовсе Устюженский, причем с ударением на «е»...

Как бы заранее отвечая на критику в свой адрес, Гоголь всячески выступал против слишком узкого понимания своих героев, против привязки их к конкретному месту.

Но параллелей между городом, описанным в «Ревизоре», и Устюжной действительно можно найти немало. Готовясь к приезду ревизора, гоголевский городничий, между прочим, дает такое указание: «Да разметать наскоро старый забор, что возле сапожника, и поставить соломенную веху, чтоб было похоже на планировку.

Оно чем больше ломки, тем больше означает деятельности градоправителя. Ах, боже мой! Я и позабыл, что возле того забора навалено на сорок телег всякого сору. Что это за скверный город! Только где-нибудь поставь какой-нибудь памятник или просто забор — черт их знает откудова и нанесут всякой дряни!».

Писатель словно взял эти строки из «Замечания, сделанного по осмотру города Устюжны валдайским городничим коллегским советником и кавалером Морковниковым» в связи с предстоящим в 1823 году приездом Александра I.

Морковников, в частности, писал: «Перед домами навалено лесу и дряни», «видны безобразные ветхие и развалившиеся без призрения строения»…
Правдоподобие описаний города в «Ревизоре» подтверждает и очерк А. П. Милюкова «Современные самозванцы», относящийся к 1860-м годам.

Он рассказывает о спорах, разгоревшихся в «одном полузнакомом доме»: «возможен ли в действительности случай, на котором Гоголь основал своего Ревизора?». Помимо двух-трех лиц, остальное общество, причем состоявшее из весьма образованных людей, «заявило, что подобный случай представляет у нас явление не только возможное, но нисколько не исключительное, даже обыденное»…

	На фасадах старых домов Устюжны до сих пор сохранились элементы декора, свидетельствующие о былом мастерстве здешних кузнецов и литейщиков
	Устюжна, вид на Казанскую церковь

И водопровод до сих пор не в каждом доме
Полки в магазине уставлены тем, что у нас принято называть «сувенирной продукцией», всякими штучками-безделушками. Но только ни к Устюжне, ни к гоголевским героям все они, увы, никакого отношения не имеют!

Об устюженских «корнях» гоголевской комедии немало написано в работах местных и вологодских краеведов.

Поведала мне кое-что об этой истории и научная сотрудница Устюженского краеведческого музея Елена Александровна Воротынцева. С посещения этого музея, расположенного в Рождественском соборе, я и начал, естественно, поиски следов «ревизора».

Среди экспонатов можно увидеть портрет городничего И. А. Макшеева. К сожалению, это практически единственная вещь в музее, которая связана с происхождением знаменитой комедии. «Но вот у нас будет создаваться музей города, — сказала мне Воротынцева, — в нем будет места побольше: вот там мы экспозицию на тему «Ревизора» и развернем».

Впрочем, сам портрет весьма любопытен. Оказывается, это фотокопия с акварели, переданной вместе с документами об «устюженских корнях» «Ревизора» в 1945 году в Пушкинский Дом (Институт русской литературы) в Ленинграде учителем и краеведом А. А. Поздеевым.

Там портрет был внесен в списки единиц хранения, как работа неизвестного художника 1830-х гг. Поздееву, как он сам пишет, передали картину две родственницы профессора Макшеева, сына городничего, со словами: «Это тот, о котором Гоголь писал…»

Но, что самое интересное, живущие сегодня в Петербурге потомки Ивана Александровича Макшеева отрицают, что на портрете изображен их прапрадед! «Так что наверняка и неизвестно, чей это портрет», — говорит Воротынцева...

Для того, чтобы решить, чей портрет был найден Поздеевым, стоит вспомнить еще один занятный факт. Передавая акварель учителю, внучки городничего наказали: «Смотрите, не вздумайте в музей отдавать, лучше в печке сожгите».

Как пишет Поздеев, «это странное требование, разумеется, не было выполнено. Одна из внучек позже поделилась с ним в письме: «Я боялась бы лишь одного, — чтобы честное имя дедушки не подверглось нареканию». Так что, скорее всего, неизвестный художник изобразил «того самого»...

Некоторая путаница в нынешней Устюжне, по словам Воротынцевой, возникла и с домом городничего. Дом, в котором жил Макшеев, не сохранился, — он сгорел уже лет сорок, а то и пятьдесят назад. Однако «домом городничего» называли еще и особняк, известный в городе также, как «дом Курбатова».

Городничий-то в Устюжне за ее долгую историю был не один! Но многие журналисты попадались в эту ловушку: про дом Курбатова писали, как про место, где разворачивалось действие «Ревизора». Когда и этот особняк сгорел пару лет назад, в местной газете «Вперед» появилась заметка: «Как не стало дома городничего».

«Ну, что поделаешь, — вздыхает Елена Александровна. — До конца XIX века жилые дома ведь из дерева строили, каменных не было. Вот и горят…»

Устюженские сувениры
Конечно, нет смысла искать в сегодняшней Устюжне следы похождений Хлестакова-Волкова. Сколько воды утекло в Мологе с 1829 года!.. Но, пройдясь едва ли не по единственной улице, она же главная, и включив фантазию, — можно увидеть и гостиницу, и современный «дом городничего» — здание местной администрации, и почту, и вотчину «полицмейстера» — РУВД, и «богоугодное заведение» — больницу, и даже «острог» — исправительное учреждение за колючей проволокой.

А на площади — судя по всему, центральной, раз на ней стоит памятник Ленину, — вовсю торгуют современные купцы-челночники. Кстати, владельцы торговых точек, судя по лицам, вполне могут быть потомками Абдулина, — фамилия-то татарская. Зато продавщицы, которые на «газелях» возят товар аж из Москвы, все здешние, устюженские…

Около городской тюрьмы, которая оказалась на пути к Казанскому храму, возведенному, кстати, на средства купца Григория Строганова (да-да, из той знаменитой торговой династии), висели устрашающие объявления о том, что всех подозрительных здесь могут задержать; так что не только снимать «острог», но и вообще приближаться к нему не очень-то хотелось.

«Богоугодное заведение», часть из строений которого вполне может относиться ко временам Земляники, располагается в непосредственном соседстве с тюрьмой. Я и там побоялся вынимать камеру: как потом докажешь подопечным нынешнего «полицмейстера», что я вовсе не покушался на охраняемый объект?! Остаться же с засвеченной пленкой совсем не хотелось...

Зато я позволил себе заглянуть в местную гостиницу, — но так и не понял, работает ли она или находится на ремонте. Правда, отель был явно выстроен во второй половине ХХ века, и в нем ну никак не мог останавливаться «инкогнито из Петербурга»...

Зашел я и в вотчину почтмейстера. Узел связи располагался в этом домике, видимо, издавна, если не изначально. Меня привлекла вывеска, где среди прочих услуг предлагалась и электронная почта. Я решил — так, без всякой нужды, больше для ощущения некой экзотичности ситуации — проверить содержимое своего ящика. Увы, мне сообщили, что в данный момент это невозможно: проблемы с блоком питания.
Да, теперь депеши о приезде ревизора можно получать почти молниеносно, если, конечно, не полетит сервер. Но ведь есть еще и мобильный телефон…

Ресторан, похоже, лучший в городе, назывался «У камина». Его мне посоветовала молоденькая симпатичная продавщица небольшого магазина, куда я заглянул, едва сойдя с автобуса. В заведении оказалось чисто; обслуживали быстро, брали недорого, — хотя, возможно, вечерами обстановка там более «злачная»...

Днем же в зале было почти пусто. Заканчивая трапезу над кружкой пива в прохладе террасы, я думал: «У камина», конечно, неплохое имя, но, почему бы не вспомнить о Сквознике-Дмухановском, Бобчинском и Добчинском, о Хлестакове, наконец? Ведь городок украшают не только разностильные церкви, не только литые и кованые украшения домов, не только широкая и быстрая Молога, но также история с мнимым ревизором — пусть она и обернулась когда-то конфузом для местного начальства. Более того, Устюжна в этом смысле уникальна на всю Россию...

Поиск сувениров перед отъездом из города тоже ничего не дал. Я не нашел чего-либо, связанного не только с гоголевской комедией, но и вообще непосредственно с городом, с местностью. Хоть бы резные ложки продавали, плетеные корзинки или лапти…

Решил снова зайти в магазин к той девушке, что направила меня в ресторан: может, и насчет сувениров что-нибудь дельное порекомендует?.. Захожу, улыбаемся друг другу, уже как знакомые. Смотрю, а за ней полки сплошь уставлены как раз тем, что у нас принято называть «сувенирной продукцией», всякими штучками-безделушками. Но только к Устюжне все они, опять-таки, никакого отношения не имели!

«Если хотите что-нибудь наше, местное, — купите пряники устюженские», — с ударением в последнем слове на первом «е» подсказала девушка. — На соседней улице есть фирменный магазин Моложского хлебокомбината».

Пряники действительно оказались хорошими, опять не подвела симпатичная продавщица. Вообще, в Устюжне много красивых девушек: можно понять Хлестакова, который «положил глаз» и на жену, и на дочь городничего … На обратном пути я опять вспомнил Гоголя, — правда, уже не «Ревизора», а «Мертвые души».

Автобус был тот же, что и привез меня из Весьегонска: старый дребезжащий «Львов», с фотографией Авраама Руссо на стекле между кабиной и салоном. Он сначала пыхтел, потом стал наполняться дымом, который поначалу все принимали за пыль, проникавшую через многочисленные дыры в полу. А где-то километрах в пяти от Весьегонска мы и вовсе остановились. «Мотор разнесло», — поведал водитель, прощаясь с нами в чистом поле.

«Вишь ты, вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» Помните, именно так обсуждали мужики бричку Чичикова?
Наше «колесо» не доехало...
Да, не бывал Гоголь в этих краях, — но описал все, словно с натуры. Талант способен увидеть вещи издалека. В том числе, и вековые родимые пятна... Куда мчишься, тройка Русь?

---

* В 1798 году император Павел предложил свое покровительство духовно-рыцарскому ордену Св. Иоанна Иерусалимского, изгнанному из своих владений, с острова Мальта, французскими завоевателями. В свою очередь, иоанниты, называемые также госпитальерами или Мальтийским орденом, избрали Павла своим гроссмейстером.

Император немедля издал манифест о распространении ордена «в пользу российского дворянства»; многие дворяне и вельможи из карьерных соображений поспешили стать мальтийскими рыцарями и командорами. После гибели Павла в 1801 г. его сын, император Александр I, принял звание гроссмейстера, но отказался от него в 1817 г.

С тех пор орден в России не существовал. Ношение орденских знаков в 1829 г., т. е. в царствование Николая І, говорит либо о крайнем невежестве «ревизора», либо о его убежденности в том, что любые знаки отличия произведут впечатление на провинциальное начальство. Если справедливо второе, — Волков оказался прав. (Прим. ред.)