Мы стали спускаться к реке по едва заметной среди камней тропке. Надо сказать, деревня расположена буквально среди россыпей валунов и ходить здесь можно только по таким вот тропинкам с постоянной опаской переломать ноги.

Николай подвел нас к плоскому камню на берегу, неподалеку от которого мы зачалили катамаран.

Внимательно разглядывая камень, заметили какие-то странные знаки, фигурки людей, животных — петроглифы. Николай сказал, что один из таких плоских камней с рисунками зимой увезли в Ловозерский музей.

Как определили специалисты, этим петроглифам около 4 тысяч лет... Интересно, что жители деревни толком об этих рисунках ничего не знали. Камни удобно лежали у кромки воды, и женщины стирали на них белье, не обращая внимания на выбитые узоры.

Сделав несколько снимков, мы продолжили свой путь по Поною. Фигурка Николая еще долго виднелась на каменном мыске Чальмны-Варрэ... Почти сразу за деревней река раздваивается. Болото, занимающее обширную пойму, здесь заканчивается, и Поной течет в лесистых берегах.

Вскоре рукава сливаются, потом вновь река дробится на множество рукавов, образуя перед впадением в Нижнекаменское озеро настоящую дельту. Озеро очень мелкое, слабое течение тянет воду на юг, туда, где из озера двумя рукавами вновь вытекает Поной. Почти всюду из воды торчат валуны. Нижнекаменское раньше называлось «Вулиявр», что значит «Грязное озеро», хотя вода в нем прозрачна...

Над озером низко плыли свинцовые тучи, а на севере было видно, как гора Медвежья постепенно скрывается за пеленой дождя. Упругий ветер с юга нагонял темные волны и почти остановил наше движение. Пришлось немного изменить маршрут: отдавшись на волю ветра, мы пересекли озеро в северо-восточном направлении и оказались возле бывшего Нижнекаменского погоста.

Здесь стоял охотничий домик с небольшим амбарчиком. От старого погоста остались несколько заросших иван-чаем квадратных ям и одна, неизвестно как сохранившаяся, вежа — древнее кочевое жилище саамов. Вежа — это остов из жердей, поставленный на фундамент из бревен, покрытый дерном. Сверху — отверстие для вентиляции, низенькая дверца сбоку.

В таком жилище лет сто назад лопари останавливались только в теплое время года. Строились вежи в местах рыбной ловли и охоты. Наша вежа была модернизирована и служила баней. Остов из жердей был покрыт ржавым листовым железом.

Век вежи, похоже, через год-два закончится. Неизвестный хозяин зимовья завез стройматериал, и вскоре, вероятно, здесь появится такая же основательная, как дом и амбар, баня. После дня, проведенного на воде, под непрекращающимся холодным дождем, с вездесущими комарами и мошкой, охотничий домик с каменной печкой, нарами, покрытыми оленьими шкурами, пропахший копченой рыбой, показался нам по-райски уютным.

Над окном у стола был закреплен расправленный веером хвост глухаря, а за окном сквозь пелену мороси, за остроконечными вершинами елей, в ночных сумерках полярного дня виднелось озеро. Сидя при горящей свече с кружкой горячего чая, вспоминая события прошедшего дня, начинаешь осознавать, как мало порой нужно человеку для счастья...

Утро следующего дня не принесло улучшения погоды. И все-таки мы отправились к горе, где, по нашему предположению, находились Праудедки.

Между Нижнекаменским погостом и горой Праудедки лежат три обширных болота, посреди которых возвышаются невысокие, поросшие лесом возвышенности.

Одно из болот — пойма небольшого ручья с каменистым и извилистым руслом. По всей вероятности, это и есть Кровавый ручей, описанный Чарнолусским. Назван он так потому, что якобы в верховьях дно его усеяно людскими косточками, оставшимися после великой битвы лопарей с чудью. Конечно, это только легенда.

Переход занял чуть больше часа. Пейзажи — поистине фантастические — сменяли друг друга. Склоны гор и ложбины между ними покрывал седой ковер ягеля, и на нем контрастно выделялись темно-зеленые силуэты низкорослых полярных сосен с толстыми коричневыми стволами.

То здесь то там словно вырастали каменные глыбы: от небольших валунов, раскиданных по ковру ягеля, до целых бастионов. По скалам расползались вертикальные и горизонтальные трещины и разломы; сверху, цепляясь корнями за трещины, росли чахлые полярные сосны, вид которых наводил на мысль о могучей силе противостояния жизни жестоким северным ветрам Арктики.

Моросящий дождь придавал красноватой окраске гранитов и гнейсов, из которых были сложены скалы, особую суровую выразительность.

Мы пристально вглядывались в камни в надежде увидеть Старика и Старуху. Вначале ничего не получалось. Мучило и сомнение, что мы ошиблись и пришли не туда. Но вдруг все, один за другим, стали различать в скалах какие-то лица, причем каждый видел что-то свое... Через некоторое время мы явственно увидели лицо Старика.

Под низким, слегка скошенным лбом угадывались узкие глаза, хорошо заметен был большой нос, четко очерчены массивная борода, губы, скулы. Взор его был устремлен вдаль. Казалось, что он что-то высматривает на горизонте и сам стремится туда. Старик хорошо был виден только в профиль, но стоило отойти на пару десятков метров в сторону, как черты его терялись.

Среди других камней и трещин открывалось лицо Старухи. Казалось, оно покрыто морщинами. Плотно сжатые губы и глубоко запавшие глаза, взор также устремлен вдаль, на восток, к горизонту. Величина и выразительность этих лиц поражали и будоражили фантазию. А среди камней угадывались все новые и новые лица людей, застывших в каком-то едином порыве, едином стремлении достичь чего-то, шедших куда-то, но окаменевших в движении.

Создавалась иллюзия, что тела этих людей скрыты горой, а головы уже показались над ней. Мы долго бродили возле них, вглядываясь в лица, стараясь рассмотреть все с разных ракурсов, ничего не упустить. Потом решили подняться на скалы, чтобы взглянуть на окрестности и, может быть, увидеть то, к чему стремились эти окаменевшие люди...

Со скал открывался изумительный вид. Можно было окинуть одним взглядом все Нижнекаменское озеро. Было видно, что средняя часть его заросла тростником. Далеко на юге виднелось русло Поноя, вытекающего из озера. На север до самого горизонта простиралась сосновая тайга на белом покрывале ягеля.

На северо-востоке возвышалась гора Сейвин, с которой связана легенда — сплав древних саамских сказок, или сакк, и библейских историй. К этой горе, согласно легенде, причалил ковчег Ноя... Далеко на западе виднелась гора Колокольная, а на северо-западе стала скрываться в сизой дымке дождя гора Медвежья.

По небу плыли низкие облака, придавая угрюмость окружающему нас пейзажу. Ветра не было, и все вокруг окутывала какая-то звенящая тишина. Только два сокола-сапсана кружили над нашими головами, разрезая воздух пронзительными криками. Нетрудно представить себе чувства древних саамов, пришедших однажды сюда и при свете красного, низко висящего над горизонтом солнца разглядевших в этих величественных скалах окаменевшие лица людей.

Страх перед силами природы, подкрепленный языческими верованиями, заставил их поверить, что Праудедки — их предки, прадеды...

Со скал открывался изумительный вид. Можно было окинуть одним взглядом все Нижнекаменское озеро. Было видно, что средняя часть его заросла тростником. Далеко на юге виднелось русло Поноя, вытекающего из озера.

На север до самого горизонта простиралась сосновая тайга на белом покрывале ягеля. На северо-востоке возвышалась гора Сейвин, с которой связана легенда — сплав древних саамских сказок, или сакк, и библейских историй.

К этой горе, согласно легенде, причалил ковчег Ноя... Далеко на западе виднелась гора Колокольная, а на северо-западе стала скрываться в сизой дымке дождя гора Медвежья. По небу плыли низкие облака, придавая угрюмость окружающему нас пейзажу.

Ветра не было, и все вокруг окутывала какая-то звенящая тишина. Только два сокола-сапсана кружили над нашими головами, разрезая воздух пронзительными криками.

Нетрудно представить себе чувства древних саамов, пришедших однажды сюда и при свете красного, низко висящего над горизонтом солнца разглядевших в этих величественных скалах окаменевшие лица людей.

Страх перед силами природы, подкрепленный языческими верованиями, заставил их поверить, что Праудедки — их предки, прадеды...

Осмотрев вершины скал, мы в двух местах нашли округлые, как чаши, вогнутости, заполненные, как и во времена Чарнолусского, священной водой. Это из них, по саамской легенде «О начале человека», вырвалась струя воды, такая сильная, что скоро затопила землю, погубив все.

Я зачерпнул ладонями воду из чаши — она оказалась удивительно прозрачной и чистой, как будто и не дождевой, будто из глубин скалы сочится неведомый источник, который некогда стал причиной потопа.

Мы вновь ступили на мягкий ягель, чтобы еще раз вглядеться в застывшие в камне лица. Где-то здесь, как описывал Чарнолусский, находится каменный лабиринт-вавилон, подобный тому, что есть в Кандалакше. Однако он, в отличие от поморских лабиринтов, которые строились на берегу, далеко отстоит от моря.

Поморы возводили подобные памятники с надеждой на удачу промысловых походов, а здешний лабиринт саамы, видимо, использовали для культовых обрядов и гаданий. Однако, осмотрев склоны гор, лабиринта мы не нашли.

Возможно, он просто исчез со временем под пышным ковром ягеля. Но на одном из пологих выступов скал наткнулись на небольшой гурий из угловатых камней. От него открывалась замечательная панорама Праудедков, а за ними на дальнем плане скрывалось в сизой дымке Нижнекаменское озеро. Кто же в этой глухомани мог построить гурий и с какой целью? Ответа мы не нашли.

И снова переход по тайге и болотам к охотничьей избушке, где нас ждали обеспокоенные нашим долгим отсутствием Юра и Ярослав. Друзья все это время занимались рыбалкой. Улов состоял из нескольких крупных окуней, и на ужин было жаркое из рыбы.